Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

В робкой надежде, что, может быть, мы уже миновали «Дельфин», обойдя его с севера или с юга, я повернулся и уставился на восток. Это было нелегко, от морозного штормового ветра на глаза мгновенно навернулись слезы, но все же терпимо: теперь не приходилось укрываться от острых ледяных иголок. Я медленно обвел глазами ещё один полукруг окоема, сделал паузу, потом обвел ещё раз и еще. И схватил Хансена за локоть.

– Взгляните–ка туда, – сказал я. – На северо–восток. Четверть мили, полмили – не больше. Что–нибудь видите?

Несколько секунд Хансен исподлобья вглядывался в указанном мною направлении, потом тряхнул головой.

– Ничего не вижу… А вы что, по–вашему, видите?

– Не знаю. Не уверен. Мне кажется, там, в этой ледяной вьюге, что–то светится. Чуть–чуть. Может, просто такое место – более светлое.

Добрых полминуты Хансен разглядывал поверхность ледяной реки, прикрывая глаза ладонями. Наконец заключил:

– Совсем плохо. Я ничего не вижу. Может, глаза у меня испортились за последние полчаса, но я даже представить не могу, что там что–то есть.

Я отвернулся, дал отдохнуть слезящимся от напряжения и ветра глазам, потом снова уставился вдаль.

– Черт бы его побрал! – сказал я. – Не уверен, что там что–то есть. Но не уверен, что там и нет ничего.

– Ну, а что именно вам кажется? – устало, без особой надежды спросил Хансен. – Свет?

– Вертикальный луч прожектора. Луч, который не в состоянии пробить эту ледяную мглу.

– Это просто самообман, док, – уже почти обреченно заметил Хансен. Вам просто очень хочется это увидеть. Кроме того, получается, что мы уже миновали «Дельфин». А это невозможно.

– Ну, почему же невозможно? Как только мы стали карабкаться на эти проклятые торосы, я потерял ощущение времени и пространства. Нет, это вполне возможно.

– Вы все ещё видите что–нибудь? – В голосе у лейтенанта звучали пустота, безразличие, он явно не верил мне и даже разговаривал нехотя.

– Может быть, у меня тоже испортилось зрение, – признался я. – Но, черт меня побери, все равно я не уверен, что ошибаюсь.

– Ну, ладно, док, давайте двигаться дальше.

– А куда двигаться?

– Откуда я знаю? – У него так стучали зубы от пронизывающего нас морозного ветра, что я едва мог разобрать слова. – По–моему, это уже не имеет особого значения…

У меня даже дыхание перехватило, когда именно там, где мне чудилось свечение, не больше чем в четырех сотнях ярдов от нас, бурную ледяную реку вдруг пробила ярко пылающая ракета, – оставляя позади искрящийся след, она унеслась высоко–высоко прямо в чистое небо. Она поднялась на пять или шесть сотен футов над нами и там взорвалась, рассыпавшись ослепительно яркими красными звездочками, ураганный ветер подхватил эти звездочки и понес на запад, и они, постепенно угасая, стали медленно опускаться на землю, оставляя небо гораздо более пустым и холодным.

– Ну? Что теперь скажете? Имеет значение, куда идти? – спросил я у Хансена. – Или, может, вы и этого не заметили?

– То, что я только что видел, – благоговейно произнес лейтенант, это самое прекрасное зрелище, которое сын моей дорогой матушки когда–нибудь видел… И когда–нибудь ещё увидит! – Он хлопнул меня по спине так, что я едва не свалился с тороса. – Мы сделали это, док! – заорал он во все горло.

– Мы это сделали! Ты смотри, откуда и силы взялись! О дом, наш дом, наш милый дом! К тебе идем, к тебе идем!..

Через десять минут мы были уже дома.

Глава 6

– О Господи, как здесь чудесно, – вздохнул Хансен в счастливом ошеломлении, переводя взгляд с капитана на меня, потом на стакан в своей руке, на капли воды, стекающие с меховой одежды, на потолок капитанской каюты и снова на капитана. – Тепло, светло, уютно – о дом, мой милый дом!.. А я уже думал, что никогда больше его не увижу. Когда поднялась эта ракета, шкипер, я как раз высматривал местечко поудобнее, чтобы приткнуться там и помереть. И это не хиханьки, это вполне серьезно.

– А доктор Карпентер? – улыбнулся Свенсон.

– А у него что–то не в порядке с головой, – заявил Хансен. – Он все никак не решался признать поражение. Ослиное упрямство, иначе не назовешь…