Дрейк. Золотой адмирал

— Вы его знаете? — глупо спросил Уайэтт.

— Еще бы. Я Эмиас Декстер, его кузен. — Он положил голову почтенного Френсиса себе на колени. — Боже Всевышний, да он при смерти! Да что же, совсем нет воды?

Никто и ухом не повел, все слишком были заняты охраной пленников, сбрасыванием за борт мертвецов и переоснасткой существенно важных шкотов, фалов и прочего такелажа, считая, что чем скорее «Сан-Пабло» сможет отправиться в Англию, тем лучше.

— Не важно, — выдохнул умирающий. — Побудь со мной, Эмиас. Я… я… долго тебя не задержу.

Как ни старался Уайэтт, он не мог оторвать глаз от этого мертвенно-бледного аристократического лица. Как ни странно, он чувствовал себя обязанным присутствовать при кончине этого человека, который в игривой веселости причинил ему жесточайшее зло — и кто также спас ему жизнь.

— Корабль… надежно в наших руках? — с усилием выговорил наследник Декстер-холла.

— Да, Френсис, да. Хотя и крепко пришлось за него поспорить. Этот джентльмен со своими людьми с «Морского купца» сделали то, что не удалось нам.

— Жаль, что я… что я не мог проявить себя лучше в этом бою. — Глаза молодого Декстера закатились вверх и устремились на склонившиеся над ним лица. — Эмиас, слушай… внимательно… что я… тебе скажу. Где-то… в этой флотилии… у Дрейка… служит… мне говорили… один капитан… Уайэтт.

Глаза Эмиаса широко раскрылись, и он глянул вверх на хмурого рыжеволосого человека, который стоял над ними обоими. Уайэтт медленно покачал головой, тоже склоняясь над телом в красно-желтом камзоле.

— Найди его. — Голос почтенного Френсиса постепенно ослабевал. — Я не хотел бы… отправиться к Богу… неся на душе такой великий грех…

В растерянности Эмиас уставился на мрачное со следами порохового дыма лицо Уайэтта. Веки умирающего стали подрагивать и медленно опускаться.

— Он был далеко… с Дрейком… его жена… Кэт ее звали… пришла… музыку… я… я заставил ее… стать моей любовницей…

— Против ее воли! — подсказал Уайэтт.

— Да. К горькому сожалению. — В уголках его рта показалась алая пена, составляя резкий контраст с бледно-лавандовым цветом обескровленных губ. — Я поехал… к Лестеру… она носила моего ребенка… хотел потом… найти ее… бесполезно. — Он медленно, булькая горлом, вдохнул и снова открыл глаза. — Найди его… прошу тебя, Эмиас… дай честное слово… позаботься, чтобы ребенок Кэт Уайэтт… мой ребенок… — бесконечно тянулись секунды, прежде чем он продолжил, — … унаследовал… мое состояние.

— Я сделаю это, — смущенно пообещал Эмиас. — Даю тебе честное слово.

— Попроси Кэт… не поминать меня… лихом. Скажи ей… что я… я… — он долго не решался продолжить. — Если девочка…

— Не девочка вовсе, а мальчик. — К своему удивлению, Уайэтт услышал собственный голос. — И нарекли его Энтони, в честь его деда.

— Энтони, мой сын…

Трепетная улыбка чуть тронула окровавленные губы почтенного Френсиса Декстера — и он умер как раз в тот момент, когда на грот-марсе «Сан-Пабло» заполоскался победный крест Святого Георгия.

Глава 23 ШИРНЕСС, ГРАФСТВО КЕНТ

Задержавшись только для того, чтобы отобрать трофейную команду для Джайлса Доусона и боцмана Арнольда, которым предстояло вести «Сан-Пабло», капитан Генри Уайэтт пустился вдогонку за марселями Дрейка, теперь уже едва видимыми на северном горизонте. Когда «Морской купец» нагнал эскадру, он и остальной постоянно сокращающийся английский флот продолжали докучать потрепанным кораблям короля Филиппа и по одному отрезать «отбившихся от стаи».

Тем временем, к горькому своему разочарованию, лорд Генри Сеймур получил приказ вернуться назад для защиты Дувра и портов Английского канала от демарша со стороны герцога Пармского. Однако этот прозорливый солдат расформировал эскадру вторжения, с таким трудом собранную в Дюнкерке, и во главе своей армии удалился в Брюгге.

Третьего августа у берегов Скарборо штормовой вест набрал такую силу, что англичане вынуждены были, где только возможно, искать убежище в гавани. С подгнившей оснасткой, порванными парусами и надломленными мачтами в накладках, испанцев унесло в холодное и неспокойное Северное море.

Теперь у армады короля Филиппа уже не оставалось ни сил, ни возможностей, чтобы прийти в себя и снова атаковать побережье Англии. Невозможно еще и потому, что, как сообщали пленные, на борту кораблей, пребывавших около семи недель в море, свирепствовали болезни. Многие сильнейшие каракки и галионы, заявляли они, изрешечены ядрами и убитых чрезвычайно много — впоследствии испанцы признавали, что их потери составили около пяти тысяч человек. Потери англичан, соответственно, равнялись менее ста человек убитых.

Поэтому, собравшись на совет, лорд Хоуард Эффингем и подчиненные ему адмиралы решили идти к мысу Норт-Форленд, убежденные, что потери Медины-Сидонии столь велики, что у него ни за что не хватит мужества вернуться назад. И в самом деле, сами испанцы признались, что потеряли шестьдесят три корабля.