Дрейк. Золотой адмирал

Голова его закружилась от бешеного грохота выстрелов, воплей и звенящего бряцанья стали. В завихрениях древесного и порохового дыма щипало глаза, разъедало горло, пока он, вцепившись в гротовый вант, стоял и пытался оценить обстановку. Незадачливые налетчики из эскадры Сеймура валялись убитыми или, как раненые животные, напрягали, корчась, оставшиеся силы, чтобы уползти куда-нибудь в сравнительно безопасный угол.

Он услышал свой собственный крик — впоследствии Генри так никогда и не смог вполне поручиться за то, что же он такое кричал: вполне вероятно, что-то вроде «Вперед за Святого Георгия и нашу королеву! Вперед, „Морской купец“!?»

И тут сеймуровский барк «Ахат» вернулся, чтоб снова атаковать, и пристал к другому борту галиона. На забрызганную кровью палубу спрыгнуло несколько блестяще одетых джентльменов во главе с неким Эмиасом Декстером. Некоторые из них задержались, чтобы пальнуть из кремниевых пистолей и ружей по скоплению орущего на полубаке врага.

— Давай, Генри! Чего тянуть?!

Питер Хоптон спрыгнул на палубу, схватил в обе руки свое излюбленное оружие рукопашного боя — обоюдоострый топор, какими обычно пользовались дровосеки в лесах Сент-Неотса. Его зычный возглас: «Бей их! Бей проклятых папистов!» — перекрыл внезапно зазвучавшие резкие звуки труб.

Испанцы под предводительством горстки сверкающих доспехами офицеров атаковали с юта. Теперь очень редко звучали выстрелы — перезаряжаться времени не оставалось. Воздух наполнился только одними криками, руганью, скрежещущим лязгом стали о сталь и глухими звуками с размаху наносимых ударов. Нападавшие и защитники бились с переменным успехом, пока «Сан-Пабло» ворочался в маслянистых волнах.

— Бей мучителей истинных христиан!

Арнольд, Брайан О'Брайан и Джайлс Доусон с братом, вооруженные пиками, пошли в атаку во главе остальных матросов «Морского купца» на группу испанцев, встретивших их на корме, а молодой Декстер со своими товарищами сдерживал подобный же натиск с бака — кончики их шпаг мелькали, сверкая как летние молнии на темном вечернем небе. «San Pablo! San Pablo! Viva el Rey!» — кричали защитники галиона.

Уайэтт, запыхавшийся и вспотевший, вступил в схватку с рыжебородым громадиной офицером родом, наверное, с севера Испании. Противник атаковал, нанеся режущий свистящий удар, от которого Уайэтт, низко пригнув голову, едва успел увернуться. Затем своим испанским клинком, захваченным в Санто-Доминго, Генри сделал выпад, целясь острием в спутанную бороду врага, и скорее увидел, чем услышал, как тот заорал, когда кончик палаша вошел ему прямо в рот, отчего его голова откинулась резко назад. Шлем офицера, когда тот свалился навзничь, громко стукнулся о палубу, и алой струей сильно забила кровь, промочив его бороду и кирасу. И тут в паре футов от уха Уайэтта грохнула аркебуза, почти оглушив его.

Вдруг с болью в сердце Уайэтт осознал тот факт, что испанцы неумолимо оттесняют его с товарищами к борту. Судорожно глотая воздух, он попытался в этой обезумевшей куче дерущихся найти свою цель, но враг его исчезал всякий раз, как он намеревался нанести удар. Ныла рука, подкашивались ноги, и дважды он оступился — под ним ведь была палуба качающегося галиона, обильно политая кровью.

— Ну держись у меня, бессердечные дьяволы! — услышал он восклицание Питера Хоптона, когда этот гигант, сжимая в обеих руках топор, врезался прямо в ряды испанцев — если таким столь достойным словом можно было назвать беспорядочный строй сражающихся.

И снова Уайэтт оказался лицом к лицу с чернобровым офицером, перебитая пулей левая рука которого бесполезно болталась. Но он тем не менее сохранил достаточно силы, чтоб обрушить такой удар, который пробил оборону Уайэтта и непременно рассек бы его от макушки до хребта, если бы не тот тяжелый шишак, выбранный им среди трофеев из Картахены, который случилось ему носить на острове Роанок. Генри упал на оба колена, наполовину оглушенный ударом, и скорее инстинктивно поднял клинок, защищаясь, хотя и понимал, что это бесполезно — тело и руки отказывались повиноваться. Беспомощно он наблюдал, как взвился вверх клинок чернобородого офицера.

Ужасающее ощущение надвигающейся на него смерти не помешало Уайэтту слегка отклониться вбок. В голове от этого движения все закружилось и во рту появился кислый и едкий привкус. Но что это? Чернобородый куда-то исчез. И вот уже другой испанец готовился занести над ним свой палаш, испанец с каштановой бородой, — там много было таких — свидетельство прохождения вандалов по Испании где-то около тысячи лет назад.

Новый враг замахнулся, но как раз в тот момент «Сан-Пабло» качнуло волной, и удар прошел мимо. Испанец восстановил равновесие и снова взмахнул клинком, чтобы исправить свою оплошность, но вдруг его ноги словно бы выскользнули из-под него. В один из тех редких моментов, когда посреди суматохи у человека вдруг прорезается удивительно ясное зрение, Уайэтт понял, что один из англичан с «Ахата», который, должно быть, упал раненный во время неудачной атаки барка, дернул врага за лодыжку.