Лишь сейчас до меня дошло, что Марена уже прочитала про Пожарище, но до сих пор меня не убила на месте за то, что я потомок той, кто безвозвратно выжгла дотла их Священный Лес и погубила много невинных жизней. Судя по всему, успокаиваться она умеет лучше меня.
Марена дочитала дневник и молча отдала его мне вместе с Факелом. В её взгляде не было ненависти, в её поведении не было угрозы — лишь отрешённая от реальности сосредоточенность на своих мыслях. Я не спрашивал, что она об этом всё думает. Я не хотел этого знать. Сама она тоже ничего не сказала.
Я сложил всё в свою сумку и спокойно предложил:
— Может, переночуем здесь? На улице уже темно.
— Давай, — спокойно сказала Марена.
Я чуть изменил свойства барьера на входе, чтобы он пропускал свежий воздух и свет, но не снег и холод. Расстелил шерстяную подстилку на полу и лег спать. Есть не хотелось. Поспать не особо получилось.
«Теперь я точно не знаю, куда мне идти… — горько думал я. — К чему стремиться… Ну стану я магом шестого уровня, и зачем мне это? Пойти обратно в наёмники можно и так. На хлеб хватало. Видимо, у меня на Роду написано жить чужой волей, раз своей нет… Хотя какой там Род… Даже и этого у меня нет — никакие нити ни с чем меня не связывают, никакие корни. Как там у бабушки это называлось? „Перекати-поле“, кажется… Куда ветер дунет, туда и покатится. Как и я…»
Видимо, под утро я всё же уснул, потому что в какой-то момент понял, что проснулся. Чувствовал я себя отвратительно. На смену хандре пришла злость — верный спутник беспомощности.
Я злился и на себя, и на всё на свете, но на Марене не срывался.
Погрыз солонины на завтрак — не помогло.
Марена вела себя абсолютно спокойно. Но и это меня начинало бесить — мне казалось, что этим она меня тоже упрекает в моей несостоятельности.
Пора было уже валить из этой чёртовой пещеры!
— Если ты готова, можем уходить, — сдержанно сказал я. — Но обратно нам придется спускаться к реке и идти вброд. Я сейчас не смогу безопасно повторить трюк с молнией.
— Готова, — спокойно сказала Марена. — Идём вброд, мне подходит.
Мы вышли из пещеры и начали спускаться по склону слева от уступа, пробираясь через снег и придерживаясь за торчащие из него стволы деревьев и ветки кустов. Высоту мы теряли медленно, чтобы спуститься к реке в её широком месте, выше по течению, что вчера подметила Марена…
«Факел? Неррон? Яромир? Да делайте что хотите! — злился я, пытаясь всё же не свалиться в реку раньше срока. — Надо быть в Яренке⁈ Буду!»
Часть 5
Глава 15. Опора
С тех пор, как Леон попрощался с графиней Ронеттой и улизнул от исполнения своего долга перед ней, прошло две недели. Домой он мог бы добраться и за более короткий срок на почтовом грифоне, но денег у него на это не было, и пришлось добираться в Дионвест, находя попутчиков, соглашавшихся его бесплатно подвезти.
Когда город появился на горизонте, Леон разглядел башни Летающей Крепости Мэйн, возвышающиеся над городской стеной, и понял, что раз Крепость отца на своей домашней стоянке в центре города, значит, и отец дома. Его это и обрадовало (он сможет помочь Эрику), и огорчило (ему сегодня же придётся разговаривать с отцом) одновременно.
До города он добрался к обеду. Ещё несколько часов он шёл через город к Крепости, окончательно собираясь с мыслями и настраивая себя на предстоящий разговор — разговор не о делах Эрика, но касающийся места Леона в жизни отца. Сколько раз он не пытался поговорить об этом с отцом, всегда это заканчивалось одинаково: криками отца и слезами Леона, когда он ещё был маленьким, и криками отца и молчанием Леона, когда он начал считать себя достаточно взрослым, чтобы больше не плакать.
Леон научился молча, терпеливо и равнодушно выносить все те несправедливые и унизительные слова, которые отец всегда бросал в его сторону по поводу и без повода, не задумываясь о душевных переживаниях мальчика, да и не залезая за словом в карман. Равнодушие Леона к словам отца бесило последнего ещё больше — он орал ещё громче, но Леона он никогда не бил.
В последнее несколько лет такие «задушевные беседы» бесили и Леона, но отцу он не перечил — считал бесполезной тратой времени. Теперь он всегда делал так, чтобы отец на него орал хоть за дело, то есть справедливо. Совесть за свои поступки Леона давно уже не мучила. От неё он отказался, когда понял, что несправедливые нападки в свою сторону терпеть уже выше его сил.
Восстанавливать справедливость Леон решил единственным доступным ему способом: раз он не может заставить отца быть справедливым по отношению к «хорошему» Леону, то решил заставить отца быть справедливым к «плохому» Леону. У него это получилось, и справедливость в глазах Леона восторжествовала, а что при этом происходило вокруг и кто что об этом думал — лишь мелочи, недостойные его внимания.
Сегодня Леон был уверен, что даже отец не удержится, чтобы не поднять на него руку.
«Точно будет орать, унижать, а то и действительно ноги переломает и запрет дома, как калеку», — думал Леон, идя по центральной площади Крепости к Башне Графа.