Дренг (СИ)

— Тогда ступайте на рынок, купите там козу, — сварливо произнёс кормчий. — Торбьерн и Хромунд должны быть уже где-то там, покупают припасы в дорогу.

— Кеолвульф, пошли, — сказал я, и пленный сакс засеменил следом.

По мнению большинства, я обращался со своим рабом чересчур гуманно, но и Кеолвульф благоразумно не принимал это за проявление слабости, я держался с ним так, как лютый старый взводник держится с новым призывом срочников, строго, но справедливо. Рабов, или трэллей, как их называли на севере, тут в чёрном теле никто не держал и плетьми на конюшне не запарывал, в этом плане всё было гораздо либеральнее, чем в последующие годы.

Но всё же мне что-то подсказывало, что его старый господин обращался с ним гораздо хуже.

— Спасибо, господин, спасибо, храни вас Господь, — бормотал Кеолвульф, пока мы шагали к рыночной площади.

— Не думай, что я это сделал из христианского человеколюбия, — сказал я.

— И всё же вы добрый хозяин, господин Бранд, — чуть поразмыслив, сказал он. — Плохой не стал бы ссориться из-за раба со своими друзьями.

— Заткнись, — буркнул я.

Рыночная площадь Кембриджа чем-то напоминала мне уличные развалы времён ранних девяностых, с поправкой на эпоху. Люди торговали кто чем горазд, раскладывая товары и прямо на земле, и на самодельных прилавках, и в палатках. Повсюду гудели разговоры, доносились обрывки каких-то ничего не значащих фраз, иногда толпу рассекали люди в кожаных доспехах, следившие за порядком на рынке.

С прилавков протягивали товары на пробу, кто-то ожесточённо торговался почти до хрипоты, жулики и шарлатаны расхваливали свои чудесные мази и снадобья. В другой стороне виднелся небольшой помост, на котором работорговец демонстрировал живой товар, раздетых и закованных в кандалы бедолаг, и Кеолвульф всё время, пока мы шли, косился на них с ужасом.

Наконец, мы добрались до торговцев скотом, эту часть рынка можно было легко отыскать по блеянью, хрюканью и запаху, хотя, надо признать, Кембридж и без того отнюдь не благоухал.

Торгаш, долговязый сакс, попытался тоже заломить цену за эту несчастную козу, но я сразу дал понять, что не настроен торговаться, и он тут же уступил. Ещё бы, впечатление я производил самое что ни на есть благоприятное.

Со шлемом под мышкой, в кольчуге, пусть даже наспех залатанной, с топором за поясом я выглядел самым натуральным викингом, молодым искателем приключений, а все знали, что с такими лучше не связываться лишний раз. В погоне за славой такие болваны способны отмочить всё, что угодно.

Так что Кеолвульф взвалил жалобно блеющую козу себе на плечи и пошёл следом за мной, пока я рассекал толпу местных горожан и нищих широкими плечами, уверенный в том, что скоро мы отправимся на восток. Так я предполагал, пока меня вдруг не окликнули.

— Эй, дан! — раздался голос с помоста работорговцев. — Помоги мне, и я не останусь в долгу!

Я жестом приказал Кеолвульфу остановиться и повернулся к помосту. Говорил один из закованных в кандалы рабов, мускулистый человек с длинными жёлтыми волосами. И говорил не по-английски.

— Заткни свою пасть, сатанинское отродье! — прорычал работорговец, награждая закованного раба отменной оплеухой.

Тот изловчился плюнуть работорговцу на голову, за что удостоился ещё одного удара, но каждый удар он встречал с достоинством, а глаза его горели ненавистью и жаждой отмщения.

— Зачем ты портишь свой товар? — спросил я у работорговца, низенького коренастого сакса.

— От этого ублюдка одни убытки! — прошипел он, видимо, позабыв, что должен расхваливать силу и достоинства своих рабов.

Человек смотрел прямо на меня, и в его взгляде я ясно видел просьбу. Все остальные рабы тоже наблюдали за этой сценой, но в их глазах не было той жажды свободы, которая жила в этом человеке. Все остальные уже смирились с судьбой, точно как Кеолвульф.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Эйрик Гудредсон, из Фьядрюндаланда! — воскликнул он с жаром, так, словно бы мне это о чём-то должно говорить.

— Рабам не позволено говорить! — прорычал торговец.

— Вот именно, замолчи, — холодно произнёс я, демонстративно положив руку на топор.

Работорговец открыл рот и тут же его захлопнул, словно рыба, выброшенная на берег.

— Хотя нет, говори, — разрешил я. — Сколько ты за него просишь?

— Десять марок! — выпалил торговец, почуяв мой интерес и тут же задрав цену до небес, хотя ещё минуту назад вопил о сплошных убытках.

Я задумался, что делать дальше. Повернуться и уйти я уже не мог, денег, чтобы выкупить этого Эйрика из Фьючто-то-там, у меня теперь тоже не было, да и целесообразность такого выкупа стояла под большим вопросом, это инвестиция в никуда. Но взгляд этого человека горел такой жаждой свободы, что я не мог пройти мимо, что-то внутри меня подсказывало, что я обязан выручить его из беды и когда-нибудь он отплатит мне тем же самым.

— За десять марок я мог бы купить всю твою семью вместе с тобой, работорговец, — произнёс я.