Дрессировщик русалок

– И вот это самое любопытное, – я слегка приоткрыла глаза и увидела Хренова Экспериментатора, деловито набирающего шприцом из ампулы какую-то прозрачную жидкость. – У нее уже были конвульсии, посинела вся, я начал придумывать, как можно будет использовать тебя, ублюдка, в моих опытах, чтобы хоть как-то возместить потерю столь ценного экземпляра…

– Очень смешно.

– А я и не шучу, – игла здоровенного шприца хоботом комара-мутанта впилась в мою руку. – Если бы эта женщина умерла, ты, мой дорогой Курт, переселился в блок для подопытных.

– Что-о-о? Меня, истинного арийца, вы уравняли со всякими недочеловеками?! Да кто вам разрешит, америкашке дохлому, так поступать с немцем!

– Йозеф, – усмехнулся МакКормик. – Наш дорогой герр Йозеф Менгеле. Недавняя попытка вырастить ему новую печень из его же стволовых клеток не удалась, придется пока пересадить орган донора…

– Можно подумать, для вас это проблема!

– Нет, не проблема, но, согласись, одно дело – орган недочеловека, а другое – истинного арийца…

– Хватит вам трещать на непонятном языке! – Ника, все это время обнимавшая меня за плечи, выпрямилась и недовольно нахмурилась. – Мамой лучше занимайтесь! Что-то она от вашего укола не очень поправилась! Вон по-прежнему еле дышит!

– А ты не знаешь, малышка, – вкрадчиво заговорил ушлепок, – как твоя мамочка смогла справиться с приступом истерического удушья?

– Не знаю. Справилась и все.

– Но ты прижалась к ней так сильно, что аж побледнела вся, глазки закрыла, вон вспотела даже.

– Я просто очень за маму волновалась!

– Ну да, ну да, – закивал МакКормик, став очень похожим на автомобильную кивающую собачку. – Конечно, волновалась. Ну, как вы себя чувствуете, Анна? – К моему лицу приблизились обгрызенные очки. Фу, да у него еще и изо рта воняет!

– Так, словно по мне прошлись все участники фестиваля самбы в Рио-де-Жанейро. Зачем вы по мне топтались, Стивен? Вас возмутила моя реакция на хрень, которую вы несли?

– Никто по вам не топтался, дорогая, – эскулап отломил кончик новой ампулы, на этот раз с чем-то розоватым. – Просто у вас случился приступ истерики, что вполне объяснимо в вашей ситуации. Столько всего сразу для слабой женщины – это слишком!

– Вы, главное, не волнуйтесь так, мой дорогой Стиви, – просипела я, пробуя подняться. – А то вон аж очки запотели от сочувствия к несчастной слабой женщине, которую сами же и гробите!

– Никто вас не собирается гробить, помилуйте! – сколько можно ширять мою несчастную руку? – Вы нам очень нужны, разве вы еще не поняли? И вы, и ваша чудесная дочь. И все ваши будущие дети.

– Ну вот, опять хрень поперла! Сначала это было упоминание давно подохшего наци, теперь – мои будущие дети. Какие еще дети, о чем вы?

– Ваши, Анна, ваши.

– И от кого, позвольте полюбопытствовать?

– Этот вопрос пока решается, вашего мужа, как вы понимаете, сюда доставить будет посложнее. Но мы проверим с другим мужчиной для начала. Жаль, конечно, что результата придется ждать девять месяцев, тут пока неувязочка, но мы работаем и над этим.

– Вот же гадство! – сил немного прибавилось, и я смогла самостоятельно обнять Нику. – Представляешь, доча, нас с тобой угораздило попасть в компанию законченных психов, которыми руководит всего лишь Менгеле! А почему не Гитлер, если уж вам так мила нацистская тематика?

– Мам, а кто такой этот Менгеле?

– Ты ведь историю немного знаешь, верно?

– Да, мы учили.

– Вторая мировая, фашисты, концлагеря – об этом вам рассказывали?

– Да. И документальный фильм показывали, об этих концлагерях – так страшно! Особенно когда маленькие дети руки с номерами протягивали. Я бы этих фашистов самих в их печки засунула!

– Ну вот, а в одном из самых страшных лагерей смерти, в Освенциме, работал доктор Йозеф Менгеле, который проводил опыты над живыми людьми и над детьми тоже. Я не буду тебе рассказывать подробности его злодеяний, уж очень они жуткие, но поверь, там был ад. Ад на Земле, устроенный для самых безгрешных – для детишек. Но самое отвратительное в этой истории то, что эта тварь не понесла никакого наказания: Менгеле благополучно сбежал в Южную Америку, жил в Аргентине и Парагвае, и умер только в конце семидесятых, утонул вроде.

– Вроде? – всхлипнула Ника, вытерев ладошкой ручейки слез.

– В прессе было сказано – «при невыясненных обстоятельствах». Надеюсь, его крокодил съел. Или акула.

– Простите, леди, – вмешался МакКормик. – Прозвучали слова «Менгеле», «Аргентина», «Парагвай», и я решил, что вы рассказываете дочери о великом Йозефе Менгеле?

– Об ублюдке Йозефе Менгеле.

– Не надо его так называть, особенно в глаза, он не терпит хамства.

– Опять вы за свое! Он умер, ваш урод, сдох, утонул! А если бы даже и не утонул, то сейчас ему было бы лет сто, наверное!