Древесная магия партикуляристов

Эффект этих потрясающих виршей был поразителен: нападающие застыли в дверях, кое-кто замер настолько внезапно, что не успел даже занести ногу, которую собирался было поставить на пол. Так и остались балансировать на одной ноге.

   — Я смотрю на закатные дали,
   Сердце полно смущенной тоскою:
   Что же в городе люди едали,
   Чтоб так мило наполнить протоку?

Один из тех, кто замер с приподнятой ногой, не удержал равновесия и рухнул лицом в подушку — разумеется, подушки, раскиданные Его Величеством в начале предыдущей главы никто и не думал убирать.

Фиона сделала повелительный жест рукой, вплетая его в ткань повествования. Матиас, которого никакая поэзия не могла изумить в достаточной степени, немедленно понял, что она имела в виду. Он подошел к толпе нападавших и принялся сноровисто перерезать глотки тем, кто был одет попроще. Орудовал Матиас своими метательными ножами, ибо более серьезного оружия ему в данном случае не требовалось; иногда, если расположение фигур позволяло, он перерезал глотки даже с двух рук.

Очнувшиеся от столбняка сестрички Гопкинсы так же быстро принялись вязать руки и рты тем, чья одежда блистала драгоценными камнями (преимущественно яшмой и янтарем).

В коридоре, увы, оказалось достаточно тесно: нападающих насчитывалось человек до тридцати. К счастью, пронзительный и проникновенный одновременно альт принцессы Фионы проникал даже туда.

  — Воспою я здоровье желудка,
  Что воспримет в себя без обмана
  Даже пряно-соленую утку,
  Даже жареного пеликана!
  Чтоб извергнуть все это позднее
  В единенье с прекраснейшей вонью…
  О, услада моя, загляденье!
  Нечистоты великой Варроны!..

  Воспою я…

— Мы уже закончили, спасибо, — заметил Матиас, возвращаясь в спальню и вытирая ножи об одежду ближайшего говномага.

Заглядывавшая в окно луна уже утратила очаровательный розовый оттенок послезакатной стыдливости, стала белой и холодной. Откуда-то издалека, из-за выбитой двери, по уже свободному от захватчиков коридору доносились звуки музыки все еще не завершившегося где-то бала.

— Вот как? — Фиона довольно улыбнулась и поправила прядь волос над ухом. Это был всего лишь жест кокетства: прическа принцессы была растрепана столь равномерно, что вряд ли тут что-либо могло помочь. — Говорил мне гувернер, что сочетание высокого и низкого в искусстве всегда производит наибольшее впечатление…

— О, сестрица, здорово! — горящее энтузиазмом лицо Антуана выглянуло между шторками кровати. — Но как вам это удалось?! И откуда вы знаете…

— Любезный мой брат, — высокомерно произнесла Фиона, отряхивая с рукавчиков платья невидимые пылинки, — пора бы вам уже и разбираться в классической литературе. Это был, извольте видеть, отрывок из классической поэмы Темных Веков, «Моя извращенная страсть» знаменитого барда Эрмануила Квинтиллионе-Копрофага[7], основателя клана Квинтиллионе. Разумеется, эти господа не могли не впасть в священный трепет, заслышав строки своего предка.

— Ваше высочество, а откуда… — благоговейно произнесла Сью, а Мэри продолжила (они обе смотрели на Фиону глазами преданных собак): — Вы так разбираетесь в проблеме?

— Наивные, — Фиона снова извлекла откуда-то веер (даже Матиас своим тренированным зрением не смог различить, когда и куда она его убирала и откуда потом достала). — Особа королевских кровей должна разбираться в дерьме досконально, различать его виды на запах и даже на вкус. Имейте в виду, братец!

Глава 25. Магия древнейших родов

Глава церемониальной палаты: И в этом году снова самой значительной статьей расхода муниципального бюджета стало оформление принадлежностей к магическим категориям родства, кое превысило заложенные на исходе прошлого года цифры ровно на треть…

Голос из зала: Тройка — число огня! В бюджетном дефиците виноваты огненные!

Из протокола заседания городского собрания г. Варроны