Древлянская революция

На поставленные вопросы Рыбакитин не ждал ответа и в таком духе долго бы еще говорил, но его перебил военком, пророкотав обиженным басом:

-- О плюрализме давайте не будем, он по вашей части. А потом, эка куда хватил: война, власть свергать! Это вас, что ли?

-- Мы разве не власть?

-- Власть-то власть, да не та, чтобы из-за вас открывать военные действия. А чекист -- в отпуске, на Синем озере рыбу ловит, следовательно, в городе и районе все спокойно.

-- Спокойно? -- нервно хихикнул Рыбакитин. -- А факты?

-- О фактах и говорите.

-- Я и говорю: плюралистические настроения подготовили почву для политической преступности.

-- Вы же сами горой за плюрализм, -- удивился военком.

-- Мы, -- повел пальцем перед своим носом Рыбакитин, -- в общем. Вы же, полковник, толкуете тезис однобоко. Плюрализм плюрализму рознь. Если плюрализм затрагивает власть, с ним надо бороться...

Почуяв в тоне зампреда митинговый запал, военком решил сам вести совещание. Властным жестом остановил Рыбакитина, поворотился к усатому представителю радикальных интеллектуалов.

-- Может, ваши кто балуют? -- спросил строго.

Военкома в Древлянске уважали. Древлянск не Москва, не Ленинград, армия тут пока еще почиталась, да так, что даже самые отчаянные радикалы ежечасно помнили об этом и от антиармейских выпадов воздерживались. Знали: в случае чего военком тут же остудит разгоряченные мозги -- прикажет речиста добра молодца отправить на трехмесячные сборы согласно действующему закону. И не свеклу сахарную убирать, а в строй. Такая практика себя оправдывала: суровые армейские будни возрождали гражданский пафос у растерявших его тридцатилетних мужчин. В связи с этим радикал-интеллектуал ответил по-военному:

-- Никак нет. У нас в блоке только интеллигентные люди.

-- Еще в городе какие-нибудь партии есть? -- спросил полковник.

-- Коммунисты, -- ответил Чудоюдов.

-- Отпадает, -- повел погоном военком и повернулся к главному милиционеру. -- Может, у тебя, майор, что?

-- У меня много чего, -- отер пот главный милиционер. -- Но ничего такого, горяченького, не наблюдается.

-- Итак, подведем итог, -- пробасил военком. -- В городе военизированной организации нет.

-- Но факты! -- взвился Чудоюдов.

И военком кивнул:

-- Теперь выкладывайте ваши факты.

-- Сейчас, -- пообещал Обалдуев и покусал губы, собираясь с духом.

Древлянские Обалдуевы -- род старинный и особенный: вот уже полтораста с лишним лет из поколения в поколение Обалдуевы страдают бессонницей. Первым, кого постиг сей недуг, был отставной поручик Савелий Петрович Обалдуев, который в прошлом веке, вернувшись из похода на Париж, за несколько ночей сочинил проект "О счастии всероссийском, кое возможествует проистечь токмо из чужеземной корысти, или же что европцы желали бы все у нас сторговать и как нам, в угоду им, на благо собственное, надлежит без жалости продавать, ибо земля наша зело обширна да обильна и нет человеческой силы распродать ее во веки веков", за что приватно был бит древлянским полицмейстером, кумом и однокашником.

Другого Обалдуева, Семена Семеновича, в начале нашего века, лишив дворянской фуражки, сослали в Сибирь за размножение на гектографе прокламаций, в которых предлагалось армию распустить, министров, военного и внутренних дел, на Сенатской площади принародно высечь, батюшку-царя спровадить в Англию, фабрики и заводы закрыть, деньги из банков раздать бедным и всем подданным империи сесть на землю, пахать ее, тем жить. Говаривали, что один из Обалдуевых некоторое время даже состоял в Государственной Думе, но по общему слову депутатов за неимоверную дурь был отлучен от депутатской деятельности. В тридцатые годы прославился Павел Иванович Обалдуев, закончивший дни свои в сумасшедшем доме. В результате бессонницы у Павла Ивановича родилась мысль всех жителей страны наречь грузинами -- и все станут счастливы.

Нынешний Обалдуев не страдал бессонницей сорок лет, но в 1985 году нежданно-негаданно наследственность проявилась. В ночной тиши родились тезисы о Древлянске -- городе-саде. На этих тезисах, как на лихой тройке, Обалдуев всех обошел в предвыборной гонке и прямиком въехал в горисполком. Казалось, победа должна бы утихомирить человека -- ан нет, снедаемый ответственностью перед народом, Обалдуев стал спать через ночь. Прошедшей ночи как раз и выпало быть бессонной.

Оставив в покое губы, Обалдуев умопомрачительное поведал.

До половины первого он, лежа в постели, читал "Графиню де Монсоро", надеясь, что накатит сон. Когда же бессонница окрепла, поднялся. Напялив пижаму, прошел на кухню. Для укрепления духа сварил кофейку и с кофейником проследовал в кабинет. Минут пятнадцать, прихлебывая кофе, стоял возле распахнутого окна, думал, что простым людям спокойно живется. Спят себе, посапывают, а он не спит, один за всех думает.

Тут-то все и произошло.

-- Экие мысли у тебя! Хорош гусь, нечего сказать, -- произнес за спиной Обалдуева кто-то сочным баритоном. -- Я вот уж на что вор -- царю Петру Лексеичу в харю плюнул, -- но городов ворогу не сдавал, понимал: гонор гонором, а государство блюди.