Древнеарийская философия том 1 и том 2

Дело в том, что здесь без ответа остаётся прежний вопрос о природе возникновения данных колебаний. К тому же, определённый интерес представляет и информация о том, что же было до них.

Надо сказать, что сионисты, обычно не мудрствуя лукаво, заявляют, что до взрыва ничего не было, и именно такое ничто и взорвалось. Но, действуя так, они вовсе не объясняют, пусть даже без деталей и подробностей, откуда же у такого небытия взялось столько энергии для создания всего видимого вокруг нас разнообразия, да и невидимого тоже.

В результате, под тяжестью всех таких проблем представители современной науки были вынуждены признать, что «современная квантовая механика развивается совсем не так, как можно было бы ожидать от логически замкнутой теории»³⁵. Они согласились с тем, что «полная внутренних противоречий в релятивисткой области, она не даёт никакой надежды на близкую аксиоматизацию и вместе с тем на исчезновение парадоксов»³⁶.

Впрочем, поначалу их утешало то, что данные парадоксы «она, однако, умеет обходить, когда надо сосчитать реальные эффекты»³⁷. Но и тут нельзя было вздохнуть свободно и полной грудью, ибо «так, сравнительно благополучно, дело обстоит до тех пор, пока мы интересуемся эффектами электродинамическими»³⁸.

Дело в том, что «многие закономерности и эмпирические правила, накопленные экспериментаторами (не без активной помощи теоретиков), не укладываются в какую либо единую схему»³⁹. Но и когда нечто похожее на подобную схему оказывается найденным, то ситуация, к великому огорчению сионистов, не улучшается, а ухудшается.

Именно так обстоят дела в любом варианте последней надежды сионизма свести концы с концами. Самой известной из таких попыток является теория суперструн.

В своё время «теория суперструн возникла как наиболее многообещающий кандидат на роль квантовой теории всех известных взаимодействий»⁴⁰. Правда, случилось такое чудо далеко не вдруг, и роды были настолько трудные, что многие думали, что младенец будет мёртворождённым⁴¹.

Однако, успехи медицины спасли положения. И современная наука была вознаграждена тем обстоятельством, что «теория суперструн вводит в теоретическую физику совершенно новую физическую картину мира и новую математику, изумившую даже математиков»⁴².

Иначе говоря, не только постоянно дерзающие физики, но и даже обычно чопорные «математики были поражены той математикой, которая выросла из теории суперструн и соединила воедино самые несхожие между собой, далеко отстоящие друг от друга области математики»⁴³. И на первый взгляд казалось, что она объяснит всё.

Однако, плевелы завелись даже в таком неприступном бастионе. И потому «есть некоторая ирония в том, что, хотя теория суперструн предназначалась для того, чтобы дать единую полевую теорию всего сущего, сама эта теория часто выглядит как беспорядочная куча легенд, произвольных рецептов и интуитивных представлений»⁴⁴.

В результате, последний писк сионизма обернулся «удручающим набором легенд и исторических анекдотов, взятых с потолка рецептов и интуитивных допущений»⁴⁵. Правда, с тех пор удалось достичь определённых внешних косметических успехов, но они, не изменяя ничего принципиально, скрывают от непосвящённых тот факт, что «величайший парадокс теории суперструн, однако, состоит в том, что сама она не является единой»⁴⁶.