Древнее пророчество (СИ)

— Мы готовы вам предоставить мужчину, или женщину. — Говорит Дмитрий, не обращая внимания: — Профессионалов своего дела, но лучше, конечно, мужчину. Просто скажите об этом Никите, он всё устроит, а может быть и сам…В общем это не запрещено.

Он встаёт, и уходит, прикрывая за собой. Я беру подушку и кидаю в дверь, рычу:

— У-р-р-род!

Замечаю, что подо мной что-то мокрое, откидываю одеяло — вся больничная ночная рубашка в крови. Сердце бешено начинает колотится, говорю громко:

— Никит, зови врача, похоже мне конец!

Он подбегает, жмёт какую-то кнопку, спрашивает тревожно:

— Болит что-то?! Врачи же всё проверяли, полное сканирование проводилось!

— Живот что-то тянет и побаливает. — Говорю спокойно, и откидываюсь на кровать: — Может оно так и лучше, сдохну и дело с концом.

Меня везут, потом наконец заталкивают койку в большое помещение, где я вижу гинекологическое кресло. Сажают, что-то вставляют в меня, и несколько человек внимательно смотрят.

— Кхм, у вас менструация, почему такая паника? — Говорит седой дедушка-профессор.

— Просто испугалась, после аварии и всего этого. — Говорю, понимая, что доктор скорее всего ничего не знает. — Просто боли впервые.

— Такое бывает, просто примите обезболивающее, я не вижу никаких отклонений. — Недовольно говорит он, и уходит.

Я снимаю ноги с подставок, а потом входит Никита и берёт меня на руки. Хм, даже не брезгует, гад. Ладно, хрен с ним, пусть работает, хоть какой-то прок от него.

— Как теперь в капсулу лезть, непонятно, одно дело если это два-три дня продлится, а если дольше? — Спрашиваю скорее себя, чем Никиту.

— Значит будем менять порошок каждый день, это не сложно. — Пожимает плечами он.

Иду в душ, а там на столике лежит уже пачка прокладок. Непонятно кто принёс, а может просто обычный комплект женской палаты — кто его знает. Вымываюсь, оборачиваюсь полотенцем и иду обратно в кровать. Тут уже заменили всё бельё, Никита сидит в кресле и смотрит телевизор. Там снова про конфликт — военные дают интервью, аналитики свои прогнозы. Все сходятся в том, что при встрече с американцами — пожмём друг-другу руки.

— Чего смотришь, нравлюсь? — Бурчу, уловив на себе взгляд.

— Прости. — Отворачивается он. — Не хотел обидеть, просто очень красивая, ты глаза свои видела?

— Ты же помнишь, что я мужиком был, зачем так говоришь? — Зло отвечаю.

Он молчит, а я, взяв бельё, иду обратно в ванную, одеваю прокладку и смотрюсь в зеркало. Да, я изменился. Вернее, изменилась. Лицо приняло, кажется, ещё более идеальную форму, кожа стала ещё чище, но главное — глаза и уши. Радужка стала яркой, изумрудно-зелёной. А уши заострились ещё больше, и тянутся к верху.

— Чего радоваться или огорчаться, как там сказал Дмитрий этой врачихе — может нас через неделю всех не будет уже. — Шепчу себе.

Накидываю сверху больничную ночнушку, и иду обратно в кровать.

— Завтра едем домой. — Говорит Никита.

— У тебя хоть жены беременно нет? — Спрашиваю его внезапно.

— Нет, и не беременной тоже нет, не с моей работой жену себе заводить. — Отвечает он. — А что?

— Да так, на всякий случай. — Пожимаю плечами, отворачиваясь от него. Подумав, добавляю: — Спокойно ночи.

— Спокойной ночи. — Слышу его голос, и засыпаю.

***

Утром мой охранник приносит большую сумку, в которой обнаруживается вся моя немногочисленная одежда. Одеваю поношенные чёрные джинсы, кеды, свитер с горлом и свою куртку. Все вещи несёт Никита, мне ещё больно ходить. Идём по коридорам больницы — самой обычной, разве что лежал я в платной палате. Люди смотрят телевизоры, едят, шутят, смеются. Тут терапевтическое отделение — никаких серьёзных заболеваний. Они все ещё не знают, что их и этот мир ждёт.

— Мы хоть на машине? — Спрашиваю своего нового-старого знакомого.

— Да. — Коротко отвечает он, открывая передо мной дверь.

Он вообще бережно ко мне относится, всегда готов подставить руку и помочь, где надо. Это напрягает — по приказу так действует или чувствует свою вину? Не знаю.

— Снег. — Говорю я.

Останавливаюсь перед открытой дверью машины, и ловлю на ладони снежинки. Они почти сразу тают. Поднимаю лицо к пасмурному небу, и теперь маленькие красавицы тают на моём лице, медленно падая на кожу.

— Что-то не так? — Снова забеспокоился парень.

— Может это последний наш первый снег. — Говорю я тихо.

Он опускает голову, потом тоже подставляет руки и ловит снежинки. Стоим так какое-то время, дыша холодным и свежим воздухом. Вздыхаю тяжело, и сажусь на переднее сиденье. Рядом забирается Никита, и нажав кнопку, заводит автомобиль.

— Бред какой-то. — Говорю я.

Мы выворачиваем на центральный проспект города, и мимо проносятся магазины и другие заведения. Утром тут только идут на работу люди, едут машины, а в самих зданиях кроме работников почти никого нет.

— Что именно? — Спрашивает мой охранник, останавливаясь на светофоре.

— Ну игра эта, судьба мира. — Делаю неопределённый жест в воздухе: — Нет, он, конечно, сказал, что это не самое важно и как козырь в рукаве…

— Просто сделай что они хотят. — Отвечает он, когда машина трогается с места.