Древнееврейская музыка и пение [современная орфография]

Антон соглашается, что в этом объяснении выбор нот представляет обоюдность, но по его мнению, обращая внимание на главные акценты, помещенные в конце стиха или полустишия, можно избежать обоюдности. Акценты, обыкновенно называемые прозаическими, Антон находит сложенными для двух голосов, а акценты книг поэтических дают по его взгляду полную четырехголосовую гармонию. Антон нашел также в акцентуации род модуляции, состоящей в изменении низкой ноты аккорда при помощи диэза. Прилагая свои начала к книге Песнь песней Антон забавно разделяет голоса предполагаемых им первоначальных исполнителей. Соломону и одному из братьев Суламиты дает партию бассо, Суламите — сопрано, остальным действующим лицам партию баритона. Добродушный профессор оканчивает уверением, что он только восстанавливает древнюю песнь израильскую. «Ничто столько не могло бы огорчить меня», говорит он с искренним убеждением, «как предположение, что я vinum recens pro vetusto vendidi». Против всей гипотезы Антона достаточно заметить, что в ней ученый ориенталист оказывается плохим знатоком музыки, приписавши древним певцам такие дикие звуки, которых не только не соглашались признать своими звуками современные ему евреи, но и которых вообще трудно где нибудь слышать. Еще прежде Антона пытался выяснить отношение акцентуации еврейской к нашим нотам Иоанн Шпейдель[262], доказывавший, что древние евреи знали четырехголосовое пение, но что в музыке еврейской никогда не употреблялось более пяти нот, и только со времени Гвидо открыта шестая, дополнявшая сексадорд. Этого последнего предположения Шпейделя достаточно, чтобы сделать смешным все, что он говорит по этому вопросу.— Но чем более представляются несостоятельными попытки глубже выяснить сущность акценуации библейской, тем неотразимее бьет в глаза ее глубокая древность. И заметьте при этом, что вся акцентуация имеет фрагментарный характер. Это необыкновенные песни, всегда имеющие более или менее определенный характер и единство мелодий. Видно, что акцентуаторы не изобретают мелодий, а стараются передать какие-то древние, по преданию дошедшие, мелодии, которых, как видно, они помнили не много, потому что одни и те же мелодии повторяют очень часто хотя и не везде по определенному порядку. В этом случае акцентуация напоминает собою индийскую музыку, которая вся состоит из самых разнохарактерных формул, уцелевших из каких-то древних песней, но в настоящее время представляющих самую пеструю смесь звуков[263]. Особенно поразительна в этом отношении акцентуация псалмов, музыкальные знаки которой расположены в таком обрывающемся между собою отношении, что исполнение их невозможно. Оттого, как мы видели, книга псалмов и не поется в синагогах, а только кантиллируется, независимо от акцентов. Таким образом общее мнение, что составление акцентуации в ее внутреннем и внешнем отношении принадлежит мазоретам, падает пред светом критики. Ненатуpaльнoe, часто очевидно непонятное самим мазоретам, сцепление мелодий указывает, что акцентуаторы была отголосками древних, а потому глухих и смешанных звуков. А иероглифический характер самих знаков указывает, что и с внешней стороны акценты получали начало не в позднее время мазоретов, а гораздо прежде. То обстоятельство, что об акцентуации не упоминается в древних еврейских памятниках, ничего не значит, потому что эти памятники не упоминают и о гласных буквах, (которые также относят к мазоретскому изобретению) между тем очевидно, что гласный звук всегда подразумевался в словах Библии, а акцентуаторы только увековечили предание о библейских гласных, выразив их знаками в тексте. Подобным же образом и акценты, всегда поставляемые по своему характеру рядом с еврейскими гласными, вставлены были в тексте, чтобы выразить древние уже известные мелодии, хотя может быть эта задача исполнена также не точно, как и отметка гласных, во многих случаях передающая позднейшее, а не древнее произношение слов,— а внешний материал или самые знаки, повторяем, еврейские акцентуаторы взяли также готовым, по всей вероятности, от египтян. Не имея возможности определить точно седой древности акцентуации еврейской, мы берем на себя смелость заметить, что какие нибудь знаки для пения должны были существовать у древних левитов, проводивших всю жизнь между пением и обучением пению, и что, после изобретения букв и цифр, изобретение и употребление знаков для нот было и не трудно, и необходимо[264]. Теория музыки, пытающаяся отстранить необходимость нот для первоначального пения, прилагаемая некоторыми к греческим песням, по которой расстановка слов в песни, букв в слове сама собою, без всяких знаков, дает тон для известной степени силы и напряженности звуков[265], слишком уже тонка, чтобы решаться налагать на нее руку.