Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1

Потом и к Москве приехал. Три года из Даур ехал, а туды пять лет волокся, против воды на восток все ехал, промежду орд и жилищ иноземских. И взад и вперед едучи, по градом и по селам, и в пустых местех слово Божие проповедал и, не обинуяся, обличал никониянскую ересь, свидетельствуя истинну и правую веру о Христе Исусе. Егда же к Москве приехал, государь велел поставить меня к руке и слова милостивыя были. Казалося, что и в правду говорено было: «Здорово ли-де, протопоп, живеш? Еще-де велел Бог видатца». И я сопротив тово рек: «Молитвами святых отец наших еще жив, грешник. Дай Господи, ты, царь-государь, здрав был на многа лета». И, поцеловав руку, пожал в руках своих, да же бы и впредь меня помнил. Он же вздохнул и иное говорил кое-што. И велел меня поставить в Кремле, на монастырском подворье. В походы ходя мимо двора моево, благословлялся и кланялся со мною, сам о здоровье меня спрашивал часто. В ыную пору, миленькой, и шапку уронил, поклоняся со мною. И давали мне место, где бы я захотел, и в духовники звали, чтоб я с ними в вере соединился. Аз же вся сия Христа ради вмених, яко уметы, поминая смерть, яко вся сия мимо идет. А се мне в Тобольске в тонце сне страшно возвещено было. Ходил в церковь большую и смотрил в олтаре у них действа, как просвиры вынимают, — что тараканы просвиру исщиплют. И я им говорил от Писания и ругался их безделью. А егда привык ходить, так и говорить перестал: что жалом ужалило, молчать было захотел. В царевнины имянины, от завтрени пришед, взвалился. Так мне сказано: «Аль-де и ты по толиких бедах и напастех соединяесся с ними? Блюдися, да не полма растесан будешь». Я вскочил во ужасе велице и пал пред иконою, говорю: «Господи, не стану ходить, где по новому поют». Да и не пошел к обедне к той церкве. Ко иным ходил церквам, где православное пение, и народы учил, обличая их злобесовное и прелестное мудрование.

Да я ж еще, егда был в Даурах, на рыбной промысл к детям шел по льду, зимою по озеру бежал на базлуках[417]: там снегу не живет, так морозы велики и льды толсты — близко человека намерзают. А мне пить зело захотелось. Среди озера стало. Воды не знаю где взять; от жажды итти не могу; озеро верст с восм; до людей далеко. Бреду потихоньку, а сам, взирая на небо, говорю: «Господи, источивыи Израилю, в пустыни жаждущему, воду тогда и днесь! Ты же напои меня, ими же веси судбами». Простите, Бога ради! Затрещал лед, яко гром, предо мною, на высоту стало кидать, и, яко река, разступился сюду и сюду, и паки снидеся вместо, и бысть гора льду велика. А мне оставил Бог пролубку. И дондеже строение Божие бысть, аз на восток кланялся Богу, и со слезами припал к пролубке, и напился воды досыта. Потом и пролубка содвинулась. И я, возставше и поклоняся Господеви, паки побежал по льду, куды мне надобе, к детям. И мне столько забывать много для прелести сего века!