Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1

А егда меня свезли в Пафнутьев монастырь, тут келарь Никодим сперва до меня был добр в первом году, а в другой привоз ожесточал, горюн, задушил было меня, завалял и окошка и дверь, и дыму негде было итти. Тошнее мне было земляные тюрмы: где сижу и ем, тут и ветхая вся — срание и сцанье; прокурить откутают, да и опять задушат. Доброй человек, дворянин, друг, Иваном зовут Богдановичь Камынин[420], вкладчик в монастыре и ко мне зашел да на келаря покричал, и лубье, и все без указу розломал, так мне с тех мест окошко стало и отдух. Да что на него, келаря, дивить! Все перепилися табаку тово, что у газскаго митрополита[421] 60 пуд выняли напоследок, да домру, да иные монастырские тайные вещи, что игравше творят. Согрешил, простите, не мое то дело, то ведают оне, своему владыке стоят или падают. То у них были законоучителие и любимые риторы[422]. У сего же я Никодима-келаря[423] на велик день попросился для празника отдохнуть, чтоб велел двери отворя посидеть. И он, меня наругав, отказал жестоко, как захотелось ему. Таже пришед в келью, разболелся; и маслом соборовали, и причащали: тогда-сегда дохнет. То было в понедельник светлой. В нощь же ту против вторника пришел ко мне с Тимофеем, келейником[424] своим, он, келарь; идучи в темницу, говорит: «Блаженна обитель, блаженна и темница, таковых иметь в себе страдальцев! Блаженны и юзы!» И пал предо мною, ухватился за чепь, говорит: «Прости, Господа ради, прости! Согрешил пред Богом и пред тобою, оскорбил тебя, и за сие наказал меня Бог». И я говорю: «Как наказал, повежд ми». И он паки: «А ты-де сам, приходя и покадя, меня пожаловал, поднял; что-де запираесся! Ризы-де на тебе светлоблещащияся и зело красны были!» А келейник ево, тут же стоя, говорит: «Я, батюшко-государь, тебя под руку вел, ис кельи проводя, и поклонился тебе». И я, уразумев, стал ему говорить, чтоб он иным людям не сказывал про сие. Он же со мною спрашивался, как ему жить впредь по Христе: «Или-де мне велишь покинуть все и в пустыню поити?» И я его понаказал и не велел ему келарства покидать, токмо бы хотя втайне старое благочестие держал. Он же, поклоняся, отиде к себе, а наутро, за трапезою всей братье сказал, людие же безстрашно и дерзновенно ко мне побрели, благословения просяще и молитвы от меня; а я их словом Божиим пользую и учю. В то время и враги, кои были, и те тут примирилися. Увы мне! Коли оставлю суетный сей век! Писано: «Горе, ему же рекут добре вси человецы». Воистинно, не знаю, как до краю доживать. Добрых дел нет, а прославил Бог, да то ведает Он — воля Ево!