Древнерусское предхристианство

В средневековую эпоху, как и в древности, «течение времени» продолжали считать отражением неостановимого кругового движения небес. На купольной фреске Андрея Рублева «Звери царств» из Успенского собора во Владимире (1408) представал образ пространственно-временной бездны, «небесной воронки», из которой явятся миру «звери последних времен». Указывая на неисследимую глубину горнего мира, средневековые зодчие выкладывали на подкупольном своде кирпичную спираль – «змеевик», некогда носивший название вир «водоворот, пучина, омут». «Знаки вечности» увенчивали внутренний объем в трёх шатровых приделах храма Василия Блаженного (1555–1561) и подкупольный свод собора Рождественского монастыря (сер. XVI в.) в Москве, однако закручивались они уже не посолонь, а по-византийски, против солнца. Спиралевидные «змеевики» нередко вырезали и на створках Царских врат, знаменуя вход в «небесное пространство» алтаря: таковы Царские врата из собрания Третьяковской галереи (XVI в. Москва), из церкви села Воскресенское Ярославской области (XV в.), из храма св. Иоанна Лествичника Кирилло-Белозерского монастыря (XVI в.), из церкви Воскресения Лазаря в Кижах (XVI в.) и др.[600]

Церковь св. Александра Свирского. Собор Василия Блаженного. Москва. 1561 год

На подкупольном своде изображён змеевик, вращающийся посолонь, – многозначный символ вечности, неостановимого «течения небес» и вознесения душ в рай.

Царские врата. Москва. Вторая половина XVI в.

На створках изображены змеевики – знаки вечности, обозначающие границу на пороге священного пространства алтаря, места «соприкосновения с небом».

Совершенно естественно в русскую иконопись, как и в зодчество, вошла дохристианская символика цвета: белый знаменовал небесный свет, красный – божественный огонь. Ранние письменные свидетельства отразили глубокое понимание сущности света в Средневековой Руси: «…заря бо яко пърти суть свъту, вещь бо есть солнце свъту, осияя всю въселеную».[601]

Белокаменный могильный крест. Звенигород. Московская область. XV в.

В нижней части, внутри ограждающего орнамента из косых крестов изображены три «креса», верхний из которых помещён посреди геометризованного изображения купальского костра.

Древнерусское портъ означало «одеяние, риза», а вещь — «естество, природа».[602] Заря уподоблялась «облачению» света, а солнце являло собой лишь его воплощение: свет сияет по всему мирозданию, вслед за ним светятся небесные светила и звезды, огни костров и домашние светцы. Русы издревле считали обожествлённый свет непознаваемым, невыразимым словами, не имеющим источника и образа: ««Свѣтъ есть свѣтъ неосяжем и неисповѣдим /…/. Никто же не может указати образа свѣту, но токмо видим бываетъ».[603]

О глубоком осмыслении божественного света говорит надпись на обороте белокаменного могильного креста из Звенигорода (XV в.): «Крт [пос]тавленъ [е]сть свѣ[т]ъ».[604] Смысл этих слов («поставленный крест есть свет») нельзя свести к видоизменению церковного восклицания: «Крест Христов просвещает всех!». Могильный крест считался символом воскрешающего Света и потому был огражден каймой из косых крестов.

В его нижней части были высечены ещё два креса и над ними третий – внутри условно намеченного островерхого пламени костра. Убеждение в возможности изобразить «непостижный» свет или небесный огонь лишь в виде священных знаков многое объясняет в искусстве предхристианской и Средневековой Руси.

С полным основанием исследователи говорят об особой светоносности русских икон XIV–XV веков. Под кистью знаменитых или безвестных иконников, которых на Руси уважительно называли «философами», в иконе словно загоралось незаходящее «умное солнце». Можно понять, почему потомки древних светопоклонников, поражённые внутренним излучением икон, почитали их священными существами и, не находя нужных слов, по старинке называли богами – «несущими благо». На некоторых старинных иконах «Вознесения Господня» фигура Христа в сияющей сине-золотой сфере «восходит» над землёй подобно невещественному предвечному Солнцу.

«Грекопоклонство» и раскол смыслов