Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика

С особой гордостью Юрий Валентинович любил рассказывать о том, как в разгар «холодной войны» американская школа признала фонетизм письма майя и предложенный им принцип дешифровки. Но он и не подозревал, какую бурю ненависти вызвал его успех у главы американской школы майянистики Эрика Томпсона. И «холодная война» тут была абсолютно ни при чем. Англичанин по происхождению, Эрик Томпсон, узнав о результатах работы молодого советского ученого, сразу же понял, «за кем осталась победа». Это не удивительно – он был и навсегда останется одним из крупнейших исследователей культуры и иероглифики майя. Но мысль о том, что кто-то, да еще из молодых, да еще из России, смог его обойти, была для него невыносимой. Тем более что он столько лет, имея столько возможностей, готовил к изданию свой каталог знаков, а когда тот был издан в 1956 году, то сразу же оказался морально устаревшим. 27 октября 1957 года в своем послании Майклу Ко, полном литературного изыска, злого сарказма и нетерпимости к научному инакомыслию, он писал:

«…Когда набежавших за время существования мира веков стало так много, то трудно представить, что именно вообразили в своей наивности эти старые доверчивые дети улицы…

И кто эти дети? Конечно, не дети Кристофера Фрайя, а ведьмы, летающие верхом на диких котах по полночному небу по приказу Юрия. Дэвид Келли, который гонялся за Кецалькоатлем, Шипе, Тонатиу и Шолотлем по атоллам Тихого океана, как я гонялся с сачком за бабочками… в Англии; бедная, сексуально изголодавшаяся Таня, ищущая в пророке из некогда святой Руси дрожки, которые довезли бы ее до чеховского блаженства. Кто еще? О да, г-н Далгетти, который первым собирался прочесть надписи Паленке, а затем перевести Хронику из Калкини, ныне заявляет, что благодаря Юрию может прочесть любое слово из Рукописей… Я спокойно наблюдаю за бегом Бурланда и Дэвида Келли вслед за Юрием, поскольку точно знаю, что с Юрием произойдет то же самое, что некогда произошло с другими малыми, такими как Сайрус Томас и Бенжи Ворф, также пытавшимися читать иероглифы…

…И потому у меня больше не повышается давление, как это было после прочтения последних откровений Юрия… Я спокойно воспринимаю все это, пока продолжается работа с моим каталогом иероглифов майя, который, я уверен, еще долго будет служить и для Юрия, и для многих других… Именно поэтому у меня не повышается давление, и я держусь в стороне от вашего Квадратного Стола…

Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000 года. Вложи это послание к Введению в „Иероглифическое письмо майя“ и рассуди потом, был ли я прав…»

Илл. 35. Юрий Валентинович Кнорозов с любимой кошкой Асей. Фотоснимок сделан Галиной Дзенискевич, сотрудником Кунсткамеры (в те времена – ленинградского отделения Института этнографии АН СССР). Это единственная фотография, которая нравилась самому Кнорозову

Майкл Ко сохранил это письмо и в первый день 2000 года, перечитав его, заявил: «Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами». Копию письма он разослал коллегам. Так возникла еще одна невероятная история из жизни великого дешифровщика Юрия Кнорозова.

Сам Кнорозов не был знаком с этим письмом, но оно ему, безусловно, понравилось бы – и не только тем, что весь пафос Томпсона свидетельствовал о понимании своего поражения и бессильном бешенстве из-за недосягаемости советского ученого – ему нельзя было запретить работать, как в свое время джентльмен Томпсон проделал это с бедным Бенжи Ворфом. Но образы и постоянные литературные аллегории были вполне в кнорозовском духе. Не говоря уже о почти булгаковском упоминании о котах с ведьмами в полночном небе. Кнорозов тоже называл сборища майянистов шабашами… А сравнение с Сатаной ему безусловно бы польстило.

Кошка для Кнорозова всегда была животным священным и неприкосновенным. Самой знаменитой представительницей этого рода была сиамская кошка Ася (Аспид), у которой был сын по имени Толстый Кыс. Асю шеф вполне серьезно представлял в качестве соавтора своей глубочайшей теоретической статьи, посвященной проблеме возникновения сигнализации и речи. Портрет Толстого Кыса, сумевшего в глубоком младенчестве поймать на окне голубя, всегда занимал самое почетное место на большом письменном столе.