Древняя Греция

Богатые слои негреческого населения все больше и больше перенимали греческий образ жизни, стараясь приспособиться к новой социальной иерархии. В Ливане Диотим Сидонский, хотя и не грек по рождению, взял греческое имя и занялся ведущим греческим спортом – гонками на колесницах. Он приехал в Немею на Пелопоннесе, чтобы участвовать в престижном празднестве в честь Зевса. Победив, Диотим оставил надпись на греческом, объявляющую, что он первым из сидонцев сделал это. О своей победе он объявил на греческом, потому что греческое койне, во многом как ныне английский, стал международным языком на берегах Восточного Средиземноморья. Популярность использования греческого языка негреками, конечно, лучше всего говорит о возникновении международной культуры, основанной на греческих образцах, воспринятой в эпоху эллинизма властителями и придворными, высшими слоями жителей городов и интеллектуалами. Самое поразительное свидетельство расселения греков и распространения греческого языка в эллинистическом мире обнаруживается в Афганистане. Там третий царь династии Маурьев Ашока (правил ок. 268–232 гг. до н. э.), приверженец буддизма, использовал греческий язык как один из языков для надписей, в которых сообщал о своих усилиях по распространению среди подданных буддийских традиций самоконтроля, в частности отказа от употребления мяса. Даже в далеком Афганистане негреки пользовались греческим, чтобы общаться с греками, с которыми они теперь контактировали.

Греческая литература и искусство новой эпохи

По мере того как в эллинистическом мире знание греческого языка все шире распространялось, в греческой литературе стали отображаться новые условия жизни. В Афинах, не сохранивших свою полисную свободу и беззащитных от вмешательства царей, пропало внимание к острой современной проблематике, исчезли и яростные нападки на политических лидеров, характерные для комедий V в. до н. э. Вместо этого такие комедиографы, как Менандр (ок. 342–289 гг. до н. э.) и Филемон (ок. 360–263 гг. до н. э.) представляли вечные сюжеты о злоключениях вымышленных любовников в сочинениях, похожих на современные мыльные оперы. Эти комедии нравов оказались так популярны, что им подражали и авторы комедий более позднего римского времени.

Личные переживания стали главной темой творчества таких поэтов, как Феокрит из Сиракуз (родился около 300 г. до н. э.) и Каллимах из североафриканской Кирены (305–240 гг. до н. э.), приехавших в Александрию в расчете на поддержку Птолемеев. Их поэзия проложила новые пути, требуя от читателей значительных интеллектуальных усилий в сочетании с эмоциональной реакцией. Только эрудиты могли в полной мере понимать аллюзии и сложные отсылки к мифологии, которые эти поэты использовали в своих изящных стихах, в отличие от поэм Гомера довольно кратких. Феокрит первым из греческих поэтов показал культурный разрыв между городом и деревней, поэтическое размышление, отвечающее формирующейся реальности. Его пасторальные стихи, названные «Идиллии», подчеркивали разрыв между жизнью города и буколической жизнью сельского обитателя, хотя селяне в поэзии Феокрита были показаны обитателями идеализированного пейзажа, а не реальными тружениками египетских полей. Тем не менее в самой книжной изощренности его творчества отразилось фундаментальное расслоение общества времен Птолемеев – между городскими потребителями и сельскими производителями.

В сюжетах плодовитого Каллимаха подчеркивалось расслоение эллинистического общества на интеллектуальную элиту и необразованные массы. «Противна чернь мне, таинствам чуждая!»[145] – эти слова римского поэта Горация вполне соответствуют мнению Каллимаха о поэзии и толпе. Сравнение творчества Каллимаха и его литературного соперника Аполлония Родосского подтверждает развитие в эпоху эллинизма «ученой поэзии», рассчитанной лишь на образованную элиту. Даже несмотря на то, что Аполлоний писал эпическую поэму о Ясоне и аргонавтах, а не короткие стихи, как Каллимах, его поэзия также требует эрудиции, которой обладают лишь литературно образованные читатели. Подобно ранним лирическим поэтам VI–V вв. до н. э., часто писавшим в угоду своим патронам, эти эллинистические авторы учитывали вкусы своих покровителей из царских фамилий, которые оплачивали их содержание. В стихотворении с явной похвалой своему покровителю Птолемею II Феокрит упоминает об этой взаимности в литературном патронаже в эпоху эллинизма:

Все провозвестники Муз воспевают царя Птолемея,
Щедрость его восхваляя[146]

.