Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни

Путь был недалек: всего 23 версты (24,5 км), и еще до вечера афиняне были на месте. Они вступили в равнину с южного конца и стали лагерем на склоне гор, между святилищем Геракла и дорогою в город. Сюда к ним скоро пришли их верные союзники платейцы; их было 1000 человек; это было все, что могли выставить платейцы: ополчение было поголовное.

Со склона гор, на котором стояли греки, перед ними внизу открывалась длинная и не очень широкая долина: верст на 8 тянулась она в длину и на 3—4 версты в ширину в çaмом просторном месте. С трех сторон ее замыкали горы, а с четвертой было море. Кое-где по склонам и внизу группами разбросались деревья, а на западных вершинах они сдвигались в густой и сплошной лес, за которым теперь садилось солнце. В северо-восточном углу среди опаленной и побурелой равнины резко выделялось яркою зеленью осоки большое болото. За ним на холмах стояли персы. На берегу моря видны были их вытащенные на сушу корабли. По краям среди холмистых отрогов гор виднелись прилепившиеся к скалам две-три деревушки, окруженные виноградниками и садами. Оттуда доносилось блеяние коз и овец, только что пригнанных с пастбища и загоняемых в хлевы, слышались голоса взрослых и детей, и рядом с этим мирным и деловитым шумом угомоняющейся на ночь деревни было так странно и так чуждо присутствие двух военных станов на концах равнины.

Когда афиняне увидели перед собою персидское войско, превосходящее их числом, прославленное победами, одетое в непривычное для греков вооружение, мужество и уверенность в победе, с какою шли они к Марафону, стали колебаться. В лагере обсуждали план Мильтиада: нужно ли было так спешить навстречу персам? Не лучше ли было запереться в Афинах и ждать подкрепления от спартанцев, ведь сражение можно было бы дать врагу и под стенами города?

Колебания захватили и полководцев. На военном совете в палатке у полемарха пять стратегов из десяти предлагали отступить к Афинам. Но Мильтиад настаивал, что сражение необходимо дать как можно скорее, и именно здесь, при Марафоне, где греки занимают такую выгодную позицию. Всякая отсрочка только усилит неуверенность в войске и даст время афинским сторонникам тиранов завязать сношения с персами и подстроить какую-нибудь измену. Старый Каллимах примкнул к мнению Мильтиада, и его шестой голос решил, что сражение будет дано при Марафоне.

Прошло несколько дней, а оба войска стояли друг против друга и не начинали военных действий. Между тем персидские вожди не меньше, чем Мильтиад, желали, чтобы сражение произошло возможно скорее: они знали от перебежчиков, что афиняне ждут помощи из Спарты, и хотели сразиться до прихода спартанцев; но каждая сторона предпочитала, чтобы сражение начала другая.

Начали битву все-таки персы. Они узнали, что спартанцы уже вышли из своего города и поспешно идут к Марафону; больше откладывать сражение было нельзя.

Десятого сентября утром греки увидели, что персы выходят из своего лагеря и спускаются в равнину. Мильтиад тотчас отдал приказ своим воинам готовиться к битве. Вскоре греки уже стояли впереди своего лагеря на склоне холма; они выстроились по филам; на правом фланге – это было самое опасное и почетное место – стоял полемарх со своею филой; каждой из остальных фил командовал ее стратег; левое крыло занимали платейцы. Воины стояли в несколько рядов; впереди – самые храбрые и сильные. Желая затруднить персам обход своей фаланги, Мильтиад растянул ее фронт, насколько было можно. Строй вышел равным персидскому, но, чтобы сделать его таким длинным, пришлось ослабить центр, построив его совсем не глубоко, тогда как фланги сохранили все свои восемь рядов.

Персы уже были в середине равнины и шли, широко развернув свой фронт, а греки все еще оставались неподвижны. На жертвеннике перед их строем все время жрецы закалывали жертвы, и Мильтиад в венке просил у богов знамений. Но знамения были или неясны, или неблагоприятны для начала наступления. Но вот, когда персы уже перешли речку, прорезывавшую посередине равнину, и были всего на каких-нибудь восемь стадиев (1,5—1,25 версты, 1,6—1,3 км) от греков, Мильтиад счел знамения благоприятными и дал сигнал к наступлению. Зазвучали трубы, фаланга дрогнула и тронулась вперед. Сомкнувшись тесно, сдвинув плечо к плечу и щит к щиту, выставив копья вперед, шли воины в такт под звуки флейты; глухо гудела земля под мерными и тяжелыми ударами тысяч ног. Строй двигался ровно; казалось, будто громадная железная волна сползает сверху в равнину.

В фаланге было много крестьян. Они любили свои поля, как любят их только земледельцы. Среди них они родились и жили, вспахивая и засевая их каждый год так же, как пахали и сеяли их отцы и деды, которых приняла в свои недра та же родная земля. И вот пред ними был враг, который шел топтать эти поля, грозил осквернить могилы отцов и разрушить родные святыни. С злобой и ненавистью шли они на него.