Древняя история казачества

Все вышеописанные события, разыгравшиеся в правлении атаманов Данилы и Степана Ефремовых, как то: захват войсковых земель и самовольное поселение на них пришлого люда, ничего общего с казачеством не имеющего; стремление этих правителей к самовластию и расхищению войсковой казны, взятки за освобождение от военной службы и подарки «в знак благодарности» за производство в старшины, «Череповский бунт», кончившийся арестом и ссылкой Степана Ефремова, ясно показывают, что русское правительство, отняв у Донского казачества его исконные народные права по самоуправлению, не могло дать взамен ничего, кроме как массы указов и регламентов, к своеобразному быту казачества совсем не применимых. Произвол сановников и фаворитов Екатерины в управлении делами России сказался и на Дону. Осудив Ефремова, императрица не исправила этим дела, а больше ухудшила. Ефремовых, несмотря на их недостатки, казаки уважали и любили за их простоту и казачью ухватку, стремление к самобытной казачьей жизни. Обвинительные пункты, вынесенные военным судом Ефремову, слишком общи и не могли служить основанием к лишению его жизни чрез повешение. Дело было совсем в другом. Ефремова подозревали в сепаратизме, булавинщине, в стремлении к автономии войска Донского. Вот почему следственная комиссия для «утверждения сущей справедливости» так усердно прибегала на Дону к батогам и розгам, но, видимо, не добилась ничего. Казаки, любившие своего атамана, были тверды и не открыли его тайных замыслов. А что они были, это показывает весь ход событий. На Тереке, Урале и Оренбурге было неспокойно. Всюду пахло «пугачевщиной». Везде причины были одни – засилье и произвол царских вельмож. Казачеством, как боевой силой, дорожили и награждали его бунчуками и знаменами[450], но всячески старались урезать его вольности, его права по самоуправлению, забывая, вернее не понимая, что все то, что создавалось целыми веками, что составляло духовную основу, нравственный принцип, так сказать, нравственный культ целого народа, не может быть уничтожено кабинетными мудрствованиями случайных правителей, по игре злой судьбы выплывших на поверхность русской жизни из омута житейских треволнений. «Забыв верноподданническую к ея императорскаго величества должность, выговаривал непристойныя слова», говорится в приговоре суда. Это было самое сильное, хотя ни на чем не основанное обвинение. Могло быть, что Ефремову, как истому казаку, противно было выслушивать и похвалу, и упреки от случайно заброшенной в Россию бедной немецкой принцессы, свергнувшей бездарного и развратного немца мужа и завладевшей русским престолом, с правами самодержавной императрицы. Так оно и было. Дух казачества живуч. И Ефремов за это поплатился, пробыв около 12 лет в заточении, и умер в Петербурге, не увидев родного Дона.

Глава IX. Пугачевский бунт

После ареста Степана Ефремова наказным атаманом в. Д. был назначен полковник Семен Никитич Сулин, служивший при Ефремове почти бессменно походным есаулом около 13 лет, командуя его атаманскою сотнею[451].

Время после ареста Ефремова было самым тяжелым для Дона: 22 тыс. донцов бились с турками за Дунаем, несколько полков были на Кубани, удерживая движение кубанских и крымских татар, другие потребованы в армию, действовавшую против Пугачева; в станицах остались одни старики, раненые и малолетки. 1773 год был неурожайный. На Дону был голод. Расположенные по станицам, «для их спокойствия», русские войска под начальством Багратиона и Бринка съедали последний хлеб. «Мы пришли в крайнее разорение и бедность», писали станицы наказному атаману, но тот ничем не мог им помочь, т. к. крымцы и кубанцы, усиленные ордами вновь переселившихся к ним из Бессарабии ногайцев, были неспокойны. Борьба с ними была перенесена на Кубань. Хотя станица Романовская и сильно пострадала в 1771 и 73 гг. от летучих набегов кубанцев, но это уже были последние вспышки этих хищников. Кубанцев и ногайцев подстрекал к набегам союзник турок, крымский хан Девлет-Гирей, двинувший и сам часть своих войск на Дон. Но донцы жестоко отомстили за эту попытку, нанеся жестокое поражение в верховьях р. Еи брату хана Шаббас-Гирею, а потом в 1774 г. на речке Калалы, впадающей в Егорлык. Эта последняя битва была выиграна благодаря твердости и мужеству молодого, двадцатилетнего полковника Матвея Платова.