Древняя книга Агриппы

– А зачем он ездил в Воткинск, находясь в отпуске? – осторожно спросил Тавров. – Может, расследовал какое-нибудь дело в инициативном порядке?

– Да нет, – пожал плечами Павлов. – Вроде ничего такого. Да и бумаг никаких при нем не обнаружили. Только документы и деньги. Ничего такого, чтобы ехать в Воткинск, да еще в свой законный отпуск. И потом, – у врачей никаких сомнений в отношении причины смерти. Никаких следов насилия и борьбы не обнаружено. Так что причин для расследования нет.

– Да… такой молодой, такой молодой, – пробормотал Тавров и вышел из кабинета. Павлов внимательно посмотрел ему вслед. Но ничего не сказал.

* * *

От Павлова Тавров направился к знакомому журналисту, специализирующемуся на олигархах, и целый час беседовал с ним о Гольдштейне. Узнал кучу пикантных подробностей из личной жизни Вадима Марковича. Но главное осталось за бортом: журналист даже не знал, что Гольдштейн недавно занял место в иерархии «Опус Деи», а сведения о крещении олигарха в римско-католическую веру считал вздорными слухами.

Разочарованный Тавров выпил пива в редакционном буфете и позвонил Леноре Павловне. Та не была в курсе недавнего ночного происшествия, и Тавров не стал развеивать ее счастливое неведение. Поговорили о состоянии Евфросиньи Матвеевны, а в конце разговора Тавров получил приглашение на обед, которым не преминул воспользоваться.

В мрачном расположении духа Тавров приехал домой. Да, жаль Рагозина. Но вряд ли его смерть связана с поездкой. И, скорее всего, ему ничего не удалось обнаружить. Иначе бы он непременно связался бы с Тавровым по телефону. Да, типичная внезапная смерть от сердечной недостаточности. Ладно, пока надо отработать Гольдштейна. А потом можно будет и самому съездить в Воткинск.

Было уже около девяти вечера. Тавров сварил себе кофе и уютно расположился с томом Корнелия Тацита в кресле под торшером. Детектив любил почитать на досуге мемуары: констатируя, что обычаи и нравы не изменились с древних времен, он испытывал мрачное удовлетворение старого консерватора.

История – зеркало современности. Вот и сейчас, перечитывая «Анналы», Тавров вспоминал вереницу преступников, с которыми ему пришлось столкнуться за время своей многолетней работы в милиции. И многие из них подпадали под характеристику, данную Тацитом некоему Азинию Марцеллу, жившему во времена императора Нерона: «…мог бы считаться неплохим человеком, если бы не находил бедность худшим из зол». И преступление, совершенное Марцеллом и его сообщниками, весьма популярно в наши дни, хотя Уголовный кодекс предусматривает за него весьма мягкое наказание по сравнению с Корнелиевым законом.

Тавров дошел до описания трагической смерти несчастной Октавии, когда зазвонил телефон. Тавров снял трубку. Это был Павлов.

– Эксперты подтвердили, Валерий Иванович. Это был он. Совпадает и марка сигар, и слюна, и прикус. Вот так.

Павлов замолчал.

– Ну и как ты думаешь действовать дельше? – осторожно осведомился Тавров.

– Я уже тут забрасывал пробный камень начальству. Теперь, с результатами экспертизы на руках, вполне можно сделать повторный заход. Завтра же попробую. Вот так… Ну спокойной ночи, Валерий Иванович!

Тавров пошел на кухню и сварил еще кофе. Посмотрел на часы – уже половина одиннадцатого, стоит ли? А, ладно, – пенсионер может себе позволить некоторую роскошь!

Тавров уселся в кресло, поставил на журнальный столик чашку и взял в руки Тацита. Открыл нужное место и потянулся за кофе. Спустя полминуты он вдруг осознал, что никак не может ухватить чашку за ручку, хотя и видит ее боковым зрением. Тавров повернул голову и оцепенел.

Чашка висела в воздухе в сантиметрах двух-трех от столика и, покачиваясь, ловко уворачивалась от пальцев. Тавров, не веря своим глазам, попробовал ухватить чашку двумя руками, но та энергично уклонилась и взмыла к потолку. Тавров поднял глаза вверх, и в этот момент чашка вылила ему на голову свое содержимое. Процесс сопровождался омерзительным хихиканьем, раздававшимся ниоткуда.

Хорошо, что кофе уже успел остыть и ожога не получилось, – хотя ощущения были не из приятных. Тавров помчался в ванную и сунул голову под кран. Затем, вытирая полотенцем голову, осторожно прокрался в комнату.

Чашка стояла на журнальном столике, не подавая признаков жизни. Зато оживился телефон. Телефон звонил долго, упорно и пока не проявлял никаких стремлений к полету. Косясь на чашку, Тавров осторожно поднял трубку.

– Добрый вечер, Валерий Иванович, – вкрадчиво зазвучал в мембране знакомый голос, – это Вадим Маркович. Вот, решил вас побеспокоить. А то времени уже почти одиннадцать, а вы все не звоните и не звоните…

– Я не собираюсь вам организовывать какие-либо встречи, – резко оборвал его Тавров, – и впредь прошу вас мне не звонить и не напоминать о себе каким-либо другим образом!

Тавров бросил трубку, однако через минуту телефон зазвонил снова.

– Скажите, Валерий Иванович, а вы уже смыли кофе с головы? – мягко пророкотал голос Гольдштейна. Тавров замер, не зная, что ответить.