Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Излагая дальнейшее течение событий, древнерусские летописцы постарались, как могли, выгородить Боголюбского, переложив всю вину за нарушение церковного спокойствия и благочиния на его «буйного» архиерея. Поэтому они не только причислили владимирского князя к тем, кто пострадал от действий «Феодорца», но и предоставили ему возможность избавить крещеный мир от «ложного» епископа, в полном соответствии с Божьей волей. Так, Лаврентьевская летопись под 1169 г.[583] повествует: «В то же лето чюдо створи Бог и святая Богородица новое в Володимери городе: изгна бо Бог и святая Богородица Володимерьская [здесь: владимирская икона Богоматери] злаго и пронырливаго и гордаго лестьца, лжаго владыку Феодорца из Володимеря от святыя Богородица церкве Златоверхыя [то есть с владимирской кафедры] и от всея земля Ростовьскыя…» Ссора между Андреем и нареченным епископом произошла будто бы из-за того, что князь понуждал Феодора идти в Киев, чтобы получить благословение от митрополита, а «сей нечестивый не всхоте послушати христолюбиваго князя Андрея веляща ему ити ставиться к митрополиту к Кыеву…». «Князю же о нем добро мыслящю и добра ему хотящю», – подчеркивает летописец, но Феодор вместо того, чтобы подчиниться, начал буйствовать: «Сей же не токмо не всхоте поставленья от митрополита, но и церкви все в Володимери повеле затворити и ключе церковный взя, и не бысть ни звоненья, ни пенья по всему граду и в сборней [соборной] церкви, в ней же чюдотворная мати Божия и ина всяка святыни Ея… И ту дерзну церковь затворити, и тако Бога разгневи и святую Богородицю, том бо дни изгнан бысть месяца мая в 11 день на память святаго Иоанна Богословца». Но «затворение» церквей во Владимире было не единственным преступлением Феодора. Оказывается, он занимался еще и неприкрытым разбоем в алчном стремлении пополнить свою казну: «Много бо пострадаша человеци от него в держаньи [правление] его, и сел изнебывши [лишились] и оружья и конь, друзии же и роботы добыта [попали в холопство], заточенья же и грабленья; не токмо простьцем [простолюдинам], но и мнихом, игуменом и ереем [священникам] безмилостиве сый мучитель, другым человеком головы порезывая [остригал волосы на голове] и бороды, иным же очи выжигая и язык урезая, а иныя распиная по [на] стене и муча немилостивне, хотя исхитити от всех именье: именья бо бе не сыт, акы ад». За все свои прегрешения перед Богом и людьми Феодор подвергся церковному суду и страшной казни: «Посла же его Андрей митрополиту в Кыев. Митрополит же Костянтин [Константин II] повеле ему язык урезати, яко злодею и еретику, и руку правую утяти [отрубить] и очи ему выняти, зане хулу измолви на святую Богородицю…» Далее следует нравоучительная концовка: «И сбысться слово евангельское на нем, глаголющее: еюже [какой] мерою мерите, [такой] и возмериться вам, и имже судом судите, судится вам, суд бо без милости не створившему милости…[584] Видя бо озлобленье людии своих сих кроткых Ростовьскыя земля от звероядиваго Феодорца погыбающих… спасе рабы своя рукою крепкою и мышцею высокою, рукою благочестивою царскою правдиваго и благовернаго князя Андрея. Се же списахом [для того чтобы сказать] да не наскакають неции [некоторые] на святительскый сан, но его же [но только те, кого] позоветь Бог…»

По своей жестокости эта летописная страница, пожалуй, не имеет себе равных во всей древнерусской литературе домонгольского периода[585]. Ремарка летописца: «се же списахом» указывает на то, что он имел перед глазами какой-то официальный документ, – по всей видимости, материалы церковного суда над Феодором[586]. Это, безусловно, повышает наше доверие к фактической основе летописного рассказа, к которой следует отнести: расхождение Андрея с Феодором по поводу поездки последнего в Киев; самовольное закрытие Феодором церквей во Владимире; истязание им «кротких людей» Ростовской земли; привлечение Феодора к митрополичьему суду и последующую расправу над ним. Однако неприкрытая страстность летописца, намеренная поляризация образов «христолюбивого князя Андрея» и «звероядного Феодорца» придают данному тексту черты злобного политического памфлета, требующего критического восприятия.