В скором времени под стены Владимира пришла «вся сила Ростовской земли» во главе с Мстиславом и Ярополком. В составе ростово-суздальского ополчения находились рязанские и муромские полки, присланные князем Глебом Ростиславичем в помощь шурьям, а также полуторатысячная владимирская дружина, поневоле вынужденная биться против своих же сограждан. Осада Владимира продолжалась семь недель. В Ипатьевской и Лаврентьевской летописях упорство Владимирцев оправдывается тем, что они «бьяхуться» не против Ростиславичей, «но не хотяче покоритися ростовьцем, и суждальцем, и муромьцем, зане молвяхут: пожьжем Володимерь, аль пак [или] иного посадника в нем посадим, то суть наши холопе каменьци [каменьщики][615]
». В этих «высокоумных» (заносчивых) словах жителей старейших городов ясно выражена преследуемая ими цель: обратить Владимир в пригород Ростова и Суздаля, который должен покорно принимать назначенного ему посадника. Поэтому владимирцы оборонялись до последней крайности, пока, наконец, голод не вынудил их сказать Михаилу: «Мирися, а любо, княже, промышляй о собе» (либо мирись, либо выкручивайся сам, как знаешь). Михаил отвечал: «Прави есте, ци [что не] хотите мене деля погынути» (вы правы, не погибать же вам из-за меня), и поехал назад в Чернигов. Владимирцы проводили его «с плачем великим», после чего вышли за городские ворота и «утвердившеся с Ростиславичема крестным целованьем, яко не створити има в городе никакого зла». В завершение всего был заключен договор о распределении столов. Ростовцы «посадиша у собе Мстислава Ростове на столе дедни и отни с радостью великою», а Владимир отошел к Ярополку[616]. Владимирцы были рады и тому: хотя им достался и младший князь, но все-таки не ростовский посадник.Вскоре, однако, им пришлось испытать горькое разочарование. Случилось то, что часто бывало на киевском юге при смене князей, когда новый князь и его дружина, особенно если они были выходцами из других волостей, спешили обогатиться за счет местного населения; так поступали и сами «суздальцы», пришедшие в Киев с Юрием Долгоруким. Ярополк, сев во Владимире со своей «русской» (южнорусской) дружиной, тоже повел себя как победитель в завоеванном городе. В первый же день он забрал ключи от ризницы Успенского собора, пограбил все храмовое «золото и сребро», богослужебные книги в богатых окладах и отнял у соборной церкви «городы и дани», пожалованные ей князем Андреем. Княжие посадники и управители, разосланные по области, «сотворили» владимирцам «многу тяготу» продажами и вирами. Впрочем, владимирский летописец не склонен винить в этих беззакониях самого князя, который был еще молод и потому слушался своих бояр, а вот они-то и «участа я на многое именье», то есть подбивали его отнимать имущество. Из последующих летописных записей явствует также, что непосредственным виновником ограбления Успенского собора был рязанский князь Глеб (состоявший, вероятно, в сговоре с ростовцами): Ярополк, оказывается, отослал к нему все захваченные церковные сокровища, в том числе чудотворную икону Богородицы, и, значит, действовал по его распоряжению. Таким образом, разорение главной владимирской святыни было политической акцией, направленной на то, чтобы лишить Владимир первенствующего значения в Ростово-Суздальской земле. С городом Андрея поступали так, как сам Боголюбский совсем недавно обошелся с Киевом.
Владимирцы недолго терпели такое обращение. Настал день, когда они собрались на вече и сказали: «Мы есмы вольная [здесь: по своей воле] князя прияли к собе [и] крест целовали на всем, а си [а он, то есть князь] акы не свою волость творита [как будто не в своей волости княжит]… у нас седета [сидя] грабита не токмо волость всю, но и церкви. А промышляйте, братье!» Стараясь пока еще действовать в рамках закона, они отправили послов к ростовцам и суздальцам, «глаголюще им свою обиду». Но те «словом суще по них, а делом далече суще»; бояре обоих старших городов, по замечанию летописца, крепко держались Ростиславичей. Никакой реальной помощи владимирцы не получили. В доведенном до отчаяния городе вспыхнул мятеж. Владимирцы выгнали Ярополка и послали в Чернигов к Михаилу Юрьевичу сказать: «Ты еси старее в братье своей, поиди Володимерю. Аще что замыслят на нас ростовци и суждалци про тя, то како ны с ними Бог даст и святая Богородица [то есть будем драться за тебя с ростовцами и суздальцами]».