Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

До какой степени расшатались основы старого династического порядка, обнаружилось сразу же после смерти Ярополка. Похоронив великого князя в церкви Святого Андрея[408], киевляне с митрополитом 22 февраля 1139 г. торжественно встретили и посадили у себя старшего Мономашича, туровского князя Вячеслава Владимировича. Однако уже в начале второй недели его княжения, 4 марта, в ворота Киева громко постучался Всеволод Ольгович, пришедший из Чернигова вместе со своим родным братом Святославом (который, уйдя из Новгорода, обосновался в Курске) и двоюродным – Владимиром Давыдовичем. В ультимативной форме он потребовал от Вячеслава добром освободить киевский стол и в доказательство серьезности своих намерений поджег Копырев конец – западный район города. Вячеслав размышлял недолго, показав, что дорожит киевским столом не больше, чем переяславским, на котором его шесть лет назад тщетно пытался удержать Ярополк. Митрополит Михаил, прибывший по его поручению в черниговский стан, передал Всеволоду Ольговичу следующие слова князя-«половчина»: «Аз, брате, приидох зде [пришел сюда] по братии своей Мстиславе и Ярополке, по отец наших завещанию[409]; аще ли ты восхотел еси сего стола, оставя свою отчину, ино, брате, аз есмь мний тебе буду [то, изволь, я буду младше тебя]; но отъиди ныне Вышегороду, а аз иду в переднюю свою власть [в прежнюю свою волость, то есть в Туров], а Киев тебе». Всеволод освободил дорогу Вячеславу и на другой день, 5 марта, беспрепятственно занял опустевший киевский стол.

Свершилось непредвиденное, что разом опрокинуло все устоявшиеся представления о династическом порядке, родовом старейшинстве и отчинном праве. Черниговские Ольговичи, казалось навечно отстраненные Мономашичами от наследования старшего стола, сумели овладеть последним поверх всяких договоров и обычаев, одной лишь силой оружия. Четвертьвековая монополия Мономахова рода на великое княжение была нарушена, все усилия по удержанию Киева в отчинном владении одной династической линии пошли прахом. Характерно, что дерзкая выходка черниговских князей не вызвала возмущения у киевлян, которые приняли Всеволода Ольговича «с честью великой». В отношениях с княжеской властью Киев явно готов был двинуться по новгородскому пути. Все это, вместе взятое, свидетельствовало о глубочайшем кризисе древнерусской политической системы.

Всеволоду Ольговичу было не привыкать сгонять родственников со старших столов, ведь и черниговским князем он стал точно таким же манером, лишив княжения своего дядю Ярослава (см. с. 180). Но если тогда Всеволод мог действовать на свой страх и риск, то для того, чтобы занять и удержать за собой Киев, ему была необходима поддержка его родных и двоюродных братьев – Ольговичей и Давыдовичей. Это создавало для него дополнительную проблему, так как, бросая вызов могуществу Мономашичей, Всеволод вместе с тем не хотел допустить усиления собственной родни, боясь стать игрушкой в ее руках. Опасение быть зажатым между двух огней и сделало из Всеволода классического представителя политики «разделяй и властвуй» на русской почве, за что его так часто упрекали историки. Но мог ли он поступать по-другому? Едва ли, если учесть его страстное желание «самому всю землю держати».

Всеволод начал с того, что передал освободившийся черниговский стол не одному из своих родных братьев, а двоюродному – Владимиру Давыдовичу, чем, само собой разумеется, перессорил их с ним насмерть. А чтобы крепче привязать к себе обиженных Ольговичей, он пообещал наделить их знатными волостями из числа отчинных владений Мономашичей. Но для этого, правда, надо было еще отнять эти земли у законных хозяев. Поэтому, едва воссев в Киеве, Всеволод уже «нача замышляти на Володимеричи и на Мьстиславичи, надеяся силе своей… и искаше под Андреем Переяславля, а под Ростиславом Мстиславичем Смоленьска, а под Изяславом Мстиславичем Володимеря [Волынского]».