Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Хранить личное благочестие, таким образом, «не бо суть тяжко». Однако христианский государь обязан еще и порученных ему Богом «хрестьяных людий» блюсти «от всех бед». Не забывать «убогих», подавать сироте, править суд, не давая «сильным» обидеть «убогую вдовицю» и самого «худого смерда», не «губить» самому «ни какоя же хрестьяны» — все это необходимые вещи в деле личного спасения. А если обидели тебя самого — своя же братия, соседние князья? В этом случае ох как трудно удержаться от кровопролития, ведь «мы, человеци, грешни суще и смертны, то оже ны [и если кто нам] зло створить, то хощем и [его] пожрети [поглотить, уничтожить] и кровь его прольяти вскоре». Мономах знает, о чем говорит. В сухом, протокольном перечне его «великих путей» нет-нет да и мелькнет жутковатая подробность былых усобиц: вот он со Святополком «ожгоша Полтеск», вот «Всеслав Смоленьск ожьже», а он «по Всеславе пожег землю» (Полоцкое княжество) и потом снова «идохом… к Меньску, изъехахом город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины». Но у него есть примеры и другого свойства, на которых можно поучиться, как «отогнать зло» междоусобных распрей и «обрести мир» или хотя бы не повредить своей душе, сняв с нее ответственность за пролитие христианской крови. «Паче всего» требуется подавить гордость «в сердци и в уме», не превозноситься перед старшими и младшими князьями: «Старыя чти яко отця, а молодыя яко братью». Пусть вспомнят, как сам он, будучи черниговским князем, уступил Чернигов Олегу после жаркого восьмидневного боя, «сжаливси хрестьяных душ и сел горящих и манастырь… и вдах брату отца его место, а сам идох на отця своего место Переяславлю». Второе, что необходимо свято блюсти, — это нерушимая верность крестоцелованию. Если случится, поучает Мономах, что «вы будете крест целовати к братьи, или к кому», то проверьте прежде в сердце своем, можете ли на своем слове «устояти», и, если можете, «тоже целуйте, и целовавше блюдите», иначе, преступив клятву, «погубите душу своее» (в общем, не давши слова, крепись, а давши — держись). Всю тяжесть такого «стояния» на крестной клятве сам Мономах познал в 1098 или 1099 г., когда Святополк Изяславич с сыновьями затеяли идти войной на галицких Ростиславичей (см. с. 121). Послали и за Владимиром, говоря: «Потъснися [присоединяйся] к нам, да выженем [выгоним] Ростиславича и волость их отьимем; еже ли не поидеши с нами, то мы собе будем, а ты собе». Как ни тяжело было идти Мономаху против воли старшего князя, однако он не пожелал нарушить любецкую клятву и ответил так: «Аще вы ся и гневаете, не могу вы [с вами] я ити, ни креста переступите».

Таковы воззрения Мономаха на обязанности правителя, основанные на его собственном государственном, религиозном и житейском опыте. Его «Поучение» — это, конечно, не политическое распоряжение, подобное завещанию Ярослава, в нем нет ничего обязательного, хотя Мономах и просит своих сыновей почаще «прочитывать» его наставления, дабы крепче запечатлеть их в памяти; да и самая политика здесь почти полностью растворена в нравственной проблематике, проходя лишь отдельной ведомостью в несложной бухгалтерии душевного спасения. Но если все-таки посмотреть на «Поучение» с политической точки зрения, то оно представит нам печальный итог семидесяти лет, прошедших после смерти Ярослава: стремительное угасание внутри великокняжеского рода интереса к единству при нарастающем дефиците единства интересов.

Глава 8. МСТИСЛАВ ВЕЛИКИЙ

Владимир Мономах оставил сыновьям обширное наследство — не меньше трех четвертей древнерусских земель, простиравшихся сплошным массивом от Новгорода до Киева и от Волыни до Верхней Волги. Это был впечатляющий династический успех, который, однако, не привел к выработке какого-либо нового порядка наследования; речь шла лишь о сужении круга возможных наследников киевского стола, то есть об оттеснении на второй план представителей старших линий Ярославова потомства — Изяславичей и Святославичей. Задача эта была благополучно решена: после смерти Мономаха киевское княжение беспрепятственно перешло к его старшему сыну Мстиславу. Примечательно, что оправдание этому явному нарушению принципа родового старшинства современники нашли не в каких-то государственно-юридических нормах и установлениях, а исключительно в личных доблестях Мономахова сына, его политическом и нравственном авторитете. По мнению летописца, право занять старший стол Мстислав заслужил потому, что был вылитой копией своего знаменитого отца, продолжателем его трудов во благо Русской земли («Се бо Мьстислав великый наследи отца своего пот, Володимера Мономаха Великаго») и еще в молодости победил своего дядю Олега.