Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Выбор князя пал на черноризца и схимника Клима (Климента) Смолятича[329], родом «русина», известного своей богословской ученостью: «бысть книжник и философ так[ов], якоже в Рускои земли не бяшеть [еще не бывало]», по отзыву киевского летописца; среди его любимых авторов были Гомер, Платон и Аристотель[330]. Изяслав Мстиславич своею волею «вывел» Клима из «заруба»[331] и предложил собору русских епископов поставить его в митрополиты[332]. Повторялась история 1051 г., когда Ярослав I таким же образом возвел на митрополичью кафедру инока Илариона. Но если тогда кандидатура княжьего любимца не вызвала возражений со стороны епископов, то теперь иерархия раскололась. По наиболее полным данным, приведенным в Киево-Печерском патерике (житие Нифонта Новгородского), на соборе 1147 г. присутствовало девять епископов, то есть вся наличная на то время церковная иерархия: Феодор Белгородский, Онуфрий Черниговский, Евфимий Переяславский, Дамиан Юрьевский, Феодор Владимиро-Волынский, Иоаким Туровский, Нифонт Новгородский, Мануил Смоленский и Косьма Полоцкий[333]. Трое последних оспорили самую законность почтенного собрания. Мотивы их оппозиционности можно только угадывать. Мануил, епископ Смоленский, был родом грек, и ему естественно было отстаивать преобладающее влияние константинопольского патриарха в Русской церкви. Греком, кажется, был и Косьма Полоцкий, ставший епископом в 1143 г., то есть вскоре после возвращения полоцких князей из византийской ссылки, куда их отправил Мстислав (см. с. 181); возможно, они и привезли его с собой на Русь. Новгородский епископ Нифонт родился в Киеве, но долго жил в Византии. Будучи знатоком церковных канонов, он не отрицал самой возможности избрания и наречения митрополита местным собором русских епископов, требуя, однако, обязательного утверждения и благословения константинопольского патриарха. Таким образом, Нифонт действовал исходя из своих убеждений, в соответствии с тем пониманием власти патриарха над поместными церквами, которое господствовало тогда в Византии. «Не есть того в законе, яко ставити епископом митрополита без патриарха, но ставить патриарх митрополита», — приводит слова оппозиционных архиереев киевский летописец.

Сторонники Изяслава, в свою очередь, ссылались на 1-е апостольское правило: «Два или трие епископы да поставляють единаго епископа». Глава княжеской партии черниговский епископ Онуфрий так и заявил: «Аз сведе, яко достоять, сошедшеся епископом, митрополита поставити». Но в практике греческой и римской церквей это правило давно было предано забвению, поэтому Мануил Смоленский пригрозил Климу, что не будет ему «кланяться», то есть признавать его митрополичий сан, и совершать с ним службу, если тот не «благословится от патриарха» на поставление в митрополиты, и, кстати, припомнил «рукописание» прежнего владыки, Михаила, налагавшее запрет на литургические действа в Святой Софии. У Онуфрия Черниговского от этих слов стало тяжело на сердце, говорит летописец, однако он продолжал настаивать, что патриарх тут ни при чем и русским епископам самим «достоит» поставить себе митрополита, выбрав его из своей среды и благословив на служение главою святого Климента, подобно тому, «якоже ставять греци рукою святаго Ивана [Иоанна Крестителя]».

Обычай, о котором говорил черниговский епископ, действительно существовал в Византии XII в., хотя главную роль в нем играли мощи не Иоанна Крестителя, а другого святого. В 1200 г. новгородскому паломнику Добрыне Ядрейковичу, осматривавшему христианские достопримечательности Царьграда, показывали «Германову руку, ею же ставятся патриархи» (святой Герман был первым из ревнителей православия, кто выступил против иконоборчества во времена императора-иконоборца Льва Исавра, первая треть VIII в.). Десницей же Иоанна Крестителя, по свидетельству Добрыни, греки «царя поставляють на царство». Правда, византийские хронисты рассказывают об одном случае, когда в 1025 г. умирающий патриарх Василий благословил своего преемника Алексея рукой Иоанна Предтечи. Но это произошло по стечению обстоятельств, так как реликвия была принесена к патриаршему одру совсем не для этого, а в лечебных целях — для облегчения физических страданий Василия^{170}. Поэтому упоминание Онуфрием «руки святаго Ивана» в связи с поставлением патриархов, скорее всего, следует отнести на счет описки переписчика летописи; в противном случае нужно будет признать, что мы имеем дело с искаженными представлениями русских и, что самое невероятное, греческих иерархов (ведь Мануил не поправил Онуфрия) о чине интронизации константинопольских патриархов.