Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Обширный белокаменный собор Успения Пресвятой Богородицы был заложен в 1158 г., на территории детинца, и полностью завершен два года спустя. По недостатку собственных мастеров строительство велось усилиями иноземных зодчих и каменщиков; как сказано в Лаврентьевской летописи, «приведе ему [Андрею] Бог из всех земель [в других списках: «из многих земель»] все мастеры», — то есть мастеров всех специальностей, большинство из которых прибыло, по всей видимости, из Германии[362]. Златоверхий Успенский собор, украшенный «паче инех церквей» «многоразличными иконами и драгим каменьем бещисла и сосудами церковными», должен был стать центральным храмом города, оплотом будущей Владимирской митрополии, независимой от киевских духовных властей. По примеру своего великого предка, крестителя Руси князя Владимира Святославича, Андрей пожаловал Успенскому собору «слободы купленные и с даньми и села лепшая», а также десятую часть княжеских доходов, чем уподобил его древнейшему кафедральному собору Киева — Десятинной (тоже Успенской) церкви.

Монументальные Золотые ворота с белокаменной надвратной башней, увенчанной небольшой церковью Положения риз Богородицы, были возведены в 1164 г. В отличие от Успенского собора над ними трудились местные мастера[363]. Предназначение Золотых ворот было двойным: оборонительным и парадно-декоративным. Этот участок крепостной стены был самым укрепленным местом города. С обеих сторон к башне Золотых ворот примыкали деревянные крепостные стены, стоявшие на 9-метровых земляных валах. Снаружи их прикрывал ров глубиной более 8 метров и шириной до 22 метров. Парадное значение Золотых ворот было подчеркнуто нарядным, торжественным видом высокой белокаменной башни, сиявшей листами золоченой меди, которыми были обшиты дубовые воротные створы[364], и самим их местоположением — при въезде с юго-запада на главную улицу Владимира, выводившую к эффектному дворцово-храмовому ансамблю в южной части города. Эта топографическая особенность была глубоко символичной, ибо подобная организация городского пространства, восходящая к богословско-мистическим представлениям об идеальном Небесном Граде, являлась отличительной чертой двух столиц, претендовавших на роль Нового Иерусалима: Константинополя, чьи Золотые ворота открывали въезд на центральную улицу, ведущую к Августейону[365], и Киева, в котором дорога, пролегавшая через Золотые ворота, упиралась в Софийский собор^{200}. Ставя свой стольный город в тот же ряд, Андрей Боголюбский на языке архитектуры возвещал, что обновленный Владимир должен заступить место «матери городов русских», больше не способной, по мнению владимирского князя, выполнять миссию Божьего Града в Русской земле.

Впрочем, Андрей не довольствовался одной только проповедью в камне. В эти годы близкие к князю владимирские книжники[366] создали ряд литературных произведений, призванных прославить новую Святую землю и ее столицу. В них получила развитие идея о провиденциальном характере возвышения Владимира, и было обосновано общерусское и даже шире, общехристианское значение культа Владимирской иконы Божьей Матери: «Яко бо солнце створи Бог, не на едином месте постави, егда светить, обходя всю вселеную, лучами освещаеть, тако же и сии образ Пресвятыя Владычица нашея Богородица Присно девы Мария не на едином месте чюдеса и дары исцелениа истачаеть, но обьходящи вся страны и мира просвещаеть и от недуг различьных избавляет» («Сказание о чудесах Владимирской иконы Богоматери»). В связи с обретением в 1160 г. мощей первого местного святого — ростовского епископа Леонтия, убитого язычниками в начале 70-х гг. XI в., было написано его житие с начатками собственной «священной истории» Ростово-Суздальского Залесья. Здесь, в частности, получили официальное признание легенды о крещении края самим святым князем Владимиром Святославичем и об основании им же, а не Владимиром Мономахом города Владимира.

Строительство Успенского собора во Владимире по повелению Андрея Юрьевича Боголюбского. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.

Но до тех пор, пока Ростовская епископия подчинялась киевскому митрополиту, величественным замыслам Андрея суждено было оставаться пустыми мечтами. Претворить их в жизнь можно было только на началах государственно-церковной «симфонии» — добровольного и благотворного союза двух властей, светской и духовной. Следовательно, Андрей крайне нуждался в том, чтобы во главе местной епархии находился лояльный ему епископ. Вот почему в летописных записях о событиях в Ростово-Суздальской земле во второй половине 50-х — начале 60-х гг. XII в. на первый план выходят известия, связанные с замещением ростовской кафедры.