Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Новшество это заключалось в том, что Мономах дал место в политической жизни Руси отчинному праву. Сама мысль об отчине была не нова. Понятие это содержало в себе изначально два значения: генеалогическое и территориальное. В генеалогическом смысле под отчиной «разумелось место среди родичей на лествице старшинства, доставшееся отцу по его рождении и им переданное детям… Итак, дети должны идти в порядке отцов: место в этой цепи родичей, унаследованное детьми от отца, и было их отчиной»^{82}. В территориальном значении отчиною для сыновей была та область, которой владел их отец. До той поры отчинное право действовало в полной мере, то есть в обоих значениях — генеалогическом и территориальном, лишь в отношении полоцких князей, скатившихся с верхних ступенек родовой лествицы, но закрепивших за собой в наследственное владение Полоцкую волость. Для Ярославичей — сыновей одного отца — понятие отчины было актуально только в его генеалогическом значении, которое, собственно, полностью поглощало территориальное (или совпадало с ним), поскольку речь шла о порядке наследования великого княжения, общего для всех «отня стола» в Киеве. Применительно к ним отчинное право, по сути, не имело самостоятельного звучания, не выходило за рамки действия принципа родового старшинства. Но во второй половине XI в. родовой порядок был сильно поколеблен. После смерти последнего Ярославича, Всеволода, притязания на киевский стол исходили уже от сыновей разных отцов. И главное, у старших князей появилось множество обездоленных родственников, которые, утратив свои генеалогические отчины — места в первых рядах наследников великого княжения, с невероятным упорством добивались возвращения себе территориальных отчин, волостей своих отцов, зачастую без оглядки на принцип старшинства. Отчинное право начало соперничать с родовым порядком наследования и даже в чем-то теснить его: мы видели, что Всеволод должен был смириться с притязаниями некоторых племянников и отчасти удовлетворить их. Причем возникшая трещина между двумя значениями понятия отчины распространялась куда дальше, чем область личных интересов того или иного князя, затрагивая будущее всей династии, ибо признание главенства территориального значения отчины над генеалогическим имело бы своим политическим последствием изъятие волостей из общеродового владения и обособление в них отдельных ветвей княжеского рода. Легко догадаться, что старшие князья-наследники и князья, лишенные своего «причастия» в Русской земле, должны были взирать на подобную перспективу с разной степенью энтузиазма. В 1093 г. Мономах, как следует из летописного сообщения, стоял на позициях нераздельности земельного фонда, находившегося под властью династии. Его переезд в Чернигов, где «преже» был стол отца Святославичей, явился наглядным отрицанием проявленного Олегом Святославичем стремления превратить эту волость в свою территориальную отчину. Вместе с тем в отношении великого княжения Мономах руководствовался уже не столько счетом родового старшинства — своего и Святополкова, — сколько набиравшим силу отчинным правом. Высказав мысль о том, что «то есть стол преже отца его был», он признал приоритет генеалогической отчины Святополка на родовой лествице.

Глава 2. БОРЬБА ЗА ОТЧИНЫ

Сознательный отказ Владимира Мономаха от междоусобной «рати» со Святополком за киевский стол был поступком достойным уважения и его несомненной заслугой перед Русской землей. Однако предпринятая им попытка ограничить область применения отчинного права вопросами наследования великого княжения, решаемыми в кругу старших князей, оказалась обречена на неудачу, а переезд в Чернигов стал редким для него политическим просчетом.