Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

В одном из описаний группы древнерусских слов, объединенных общностью значения «сильный по характеру проявления» (Михайловская, 1964), этот признак своей семантикой представлен уже развернуто как градуальный ряд ускользающих от внимания степеней проявления. Образуется такой ряд довольно поздно; градуальность иерархии вообще явление позднего Средневековья. Н. К. Михайловская представляет его в последовательности актуальных для ХVІ-ХVІІ вв. проявлений: великый → велий → зълый →крѣпъкый → мъногый → лютый → сильный → тяжькый. По мере постепенного (буквально: по степеням) выделения инвариантного значения восемь определений сошлись в общий род, но историческое их развитие было иным.

Последовательное уточнение признака интенсивности качеств действительно предстает как цепочка суммарных обозначений: ‘большой и цельный’ → ‘сильный и главный’ → ‘злой и лютый’. В момент перехода возникали сдвоенные формулы типа велий и многый, великий и сильный, сильный и лютый... Представление о чрезмерности постепенно оплеталось нежелательными оценочными со-значениями. Кроме того, все они сохраняли конкретно-вещный характер. Появилась необходимость в слове, которое обобщило бы все оттенки чрезмерных качеств.

Таким словом стало слово большой (в современном литературном языке с XX в. — огромный, громадный). Первоначально это — форма сравнительной степени от того же слова велий, но уже употребляемого в значении положительной степени. С конца XIV в., т. е. уже в великорусской речи, это слово своим исконно «превосходным» значением (и грамматически также) как бы покрывает все другие прилагательные в том же значении. Слово большой становится гиперонимом в отношении ко всем своим видовым оттенкам. Мысль выделила единственную, а потому и абсолютную форму выражения «самого-самого»: большой. Всё может быть большим — и добро, и зло.

Одна из статей Г. В. Плеханова заканчивается словами, которые уместно привести здесь. Марксист и материалист написал: «Понятие великий есть понятие относительное. В нравственном смысле велик каждый, кто, по евангельскому выражению, „полагает душу свою за други своя“».

Столь же относительные степени выражает любое слово человеческого языка. «Самый-самый» остается непревзойденным, но всегда присутствует в сознании как идеал и норма, к которой следует стремиться или которую, наоборот, требуется избегать.

Крайность возвышенного оборачивается крайностью противоположной. «Крепкое» становится «лютым». Но и «злое» может стать «великим». Наши предки чутко различали проявления крайностей и старались их избегать. В том и состояла их нравственность.

ИЗЯЩНЫЙ

По поводу битвы Владимира Мономаха с половцами на реке Сальнице в 1111 г. летописец приводит символические сопоставления с библейскими персонажами и в качестве окончательного заключения говорит: «Таковии же убо и тации на враги изящьствують» (Ипат. лет., 270); до этого враги назывались по-разному: «иноплеменьници... врази наши супостати» (там же, 267). Вот в сражении с ними, «на брани», князь со товарищи и изящьствують.

Слову изящьный в славянском языке не менее тысячи лет. На современный язык его можно перевести как изъятый, т. е. избранный из ряда себе подобных. В переводе хроник Георгия Амартола XI в. «паче слова изящьньствие его» (Амартол, 219) — это αριστεία ‘доблесть’. Изящьство — это превосходство в чем-то, некое выдающееся достоинство человека. В соответствии со вкусами того времени чаще всего это был ловкий, сильный, смелый, во всех отношениях превосходный по тем признакам, которые ценили в древности. В былинах тоже встречаются «изящные молодцы»; это — богатыри, которых изящными в нашем смысле слова не назовешь: «Мужь величествомъ тѣла и силою изяществуя» (Никон. лет., IX, 25). Еще и в XVI в. описывался «воевода нарочитъ (знатен) и полководецъ изященъ и удаль зѣло» (там же, XI, 56). Ни одно из определений не сохранило своих значений в современном языке. Изящный тут — ‘выдающийся’. С XVII в. известно значение слова ‘отборный, особый’; например, могут сказать «изящное повеление государя» — что-то вроде персонального поручения важному лицу. Таким образом, в конце Средневековья всякий, кого неожиданно назовут «изящным», выделяется не силой уже, а знатностью, это чем-то известный человек, может быть, даже и красивый (такое значение слово получает не ранее чем в конце XVII в.). Знаменитый «Словарь» Памвы Берынды в 1627 г. отмечает: «Изящество — знаменитость, превышанье», т. е. какое-то особое качество, которым выделяется данная личность.