Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

Такие же изменения мы наблюдаем и у производных слов. Лукавство — ловкость, подвижность, расторопность, гибкость, которые нужны, например, в сражении, — это хорошие качества; такое лукавство известно с XI в., а лукавство как проявление военной хитрости в бою — некие крюки, — с конца XII в., но такие значения слова, как ‘изворотливость’, ‘коварство’, ‘измена’, ‘плутовство’ и прочие — опять-таки только после XV в. Лукавствовати ‘поступать плохо’ известно с XII в., причем в переводе «Пчелы», откуда обычно и берется пример употребления этого слова, но в тексте он точно соответствует греческому πονηρεύομαι ‘поступать дурно’; но ‘плутовать’, ‘изворачиваться, быть двуличным’, т. е. все извращать — все такие значения глагол получает лишь после XV в., и мы вряд ли ошибемся, если предположим, что происходило это как раз под влиянием смысла греческих слов.

При переводе на славянский язык словами лука, лукавство, лукование, лукавый и родственными им были заменены следующие греческие слова: δόλος ‘хитрость, обман, ловушка’, πονηρός ‘скверный, подлый, трусливый и злой’ (впоследствии это греческое слово подарило нам слово пронырливый; ср. еще и πονηρία ‘лукавство, злоба’); μοχθηρός ‘дурной, порочный’, ολέθριος ‘негодный, пропащий, пагубный’ (потому переводилось и словом убийствьнъ), σκολιός ‘извилистый, неправедный, лживый’ (переводилось и словами лютый, кривъ, стропотьный). Были слова, которые в представлении славянских книжников соединялись со словом лукавъ только в определенных сочетаниях. Так, выражение бѣсъ лукавый переводит греческое прилагательное πικρός ‘ненавистный’ (Посл. Ио), а рѣчи лукавые — прилагательное απατηλός ‘обманчивые и ложные’ (Пчела), мужь лукавь — прилагательное φαυλος ‘ничтожный и жалкий’, ‘простой человек’ (Менандр). Ненавистный или ничтожный — разница большая. Оказывается, общий смысл слова как бы утверждался его соединением с окрестными словами выражения, самостоятельно не выступая в собственном своем значении. Существовал общий текст, в нем слова и хранились как образцы речевого поведения; текст, а не словарь, определял общий смысл слова. Каждое конкретное словоупотребление соотносилось с общим смыслом высказывания. Действительно: ненавистный бес, обманные речи, жалкий человек...

Однако из разбросанных по различным текстам соответствий греческим оригиналам вырисовывается некий обобщенный смысл слова, который славяне определенно связывали с исходным образом излучины — лука. Извилистость в природном мире осуждать трудно, однако извилистость в речах — недостаток, извилистость в мыслях и в действиях — порок. Слово с самого начала стало обозначать некое «поле враждебности», которое порицалось как неприемлемое состояние слова, мысли или деяний. В христианской терминологии лукавый рано стало признаком нечистой силы, которую опасно называть по собственному имени, чтобы не вспугнуть, не зазвать к себе. Домового, который поселился в доме, ласково звали Луканька. Хоть он и безвреден, но все равно — нечистая сила.

В народной речи лукавый и ‘льстивый’, и ‘ленивый’, и ‘упрямый (скрытный)’; лукавить — и ‘льстить’, и ‘лениться’, и ‘лгать’. Все пороки, осуждаемые народом, выражены одним словом. Лесть, лень и лживость — все это лукавство в одном лице. Они всегда неразлучны: где одно, там и другое, и третье. Хитрец, себе на уме.