В градуальности находят многие привлекательные стороны. Конкретность представления содержится в комплексе понятий, что и выражено с помощью слов синкретичного смысла, вобравшего в себя сразу множество, быть может, и несовместимых признаков. Отсюда и энантиосемия с противоположностью значений в одном и том же слове. Кроме физических степеней высоты, силы, света и других свойств внешнего мира, в качестве сопутствующих теперь стали воспринимать (понимать) высоту, силу, свет как духовные или этические категории, никак не связанные с физическими характеристиками их проявления, но тем не менее от них зависящие. Лежащий за пределами этого ряда максимально отвлеченный — символический — смысл становится уже не переносным значением, а полностью определяющим все возможные в дальнейшем co-значения данного слова. Понятый таким образом символ становится идеологически важным образцом, формой, в которой отливаются все последующие ряды понятий, категорий и свойств. Не случайно средневековые молитвы и некоторые части житийных текстов, переводных и оригинальных, говорят о
Модель строится по триадам, определенным «абсолютными» идеологическими различиями, отмеченными у близкозначных категорий; в качестве примеров, иллюстрирующих эту «парадигму»-образец, можно привести множество фактов, собственно говоря — все факты, с которыми сталкивается человек, в том числе и в области языка (прямая цель грамматического текста):
и т. д., но также и этические категории, начиная с самых общих:
Символика слова-понятия достигает крайних пределов. Слово теперь не просто символизировано — оно идеологически насыщенно, его буквально разрывают изнутри неиспользованные возможности символического указания на что-то, что недоступно прямому наблюдению и остроумному сознанию, но что содержится в смысле самого слова и может быть раскрыто, «сказано», т. е. истолковано и донесено для разумения окружающих. Средневековая культура — культ слова, но не простого слова-речи; это слово-мысль, которая воспринимается как столь же реальная, как сама жизнь во всех ее проявлениях. Для варвара-язычника слово — это вещь, для средневекового христианина слово — та же мысль, душа («словесная сила души»), т. е. сама в себе суть в ее законченном виде. Словом можно раскрыть мир, «расколдовать его» — такова власть слова в ряду равных ему или ему подобных культурных приобретений.