Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

В старославянских и древнерусских текстах находим множество однокоренных слов, теперь забытых. Сердоболи, например, значит ‘родственники’, но это вовсе не те, кто «болеет» за вас сердцем. Болеть — становиться сильным, поэтому и сердоболи — те, кто совместно связаны внутренней силой общей энергии рода. Церковное слово сердобольный восходит к этому слову, связано с сердоболями, но значит оно не то, что теперь мы находим в нем: это слабый человек, у него за все болит сердце. Изменилось значение слова боль — и все изменилось: что некогда было хорошо — стало плохо. Вот еще и усердие ‘желание, благорасположение’, т. е. чувство, прямо противоположное гневу, но тоже связанное с движением сердца. Усердство — бодрость, но бодрость не тела, а духа, т. е. сердца. Об одном русском князе в 1216 г. летопись сообщала: «Бѣ самъ крѣпокъ, и мужество и великую силу имѣя, и усердство»— всё вместе: и силу имел как язычник, и душевную бодрость в сердце, как положено христианину.

Так с именами существительными. Они незаметно изменяли свои значения. Но прилагательные упорно сохраняли то значение корня, которое в них вошло в момент образования самого прилагательного (с определенным суффиксом, которого прежде не было). Если кто-то взглянет «сердечныма очима» — это не метафора, а выражение простого желания взглянуть на дело внутренним взором. В древнерусском переводе жития Николая Угодника (XI в.) есть такое место: «Ты бо вѣси сердечная, испытая сердца и утробы...», что можно понимать и так: «Ты следишь за нутром и центром, так что видишь все потаенные помыслы».

Как ясно, всякое «внутреннее» обязательно связано с «внешним», воплощается во внешнем; внутреннее без внешнего существовать не может. Так и сердечная жила, по мнению славян, «выходит наружу» в виде безымянного пальца. Безымянным он называется потому, что силу его не хотели спугнуть никаким именем; по причине особой важности, святости и значительности это имя под запретом. Кольцо, воплощающее нравственную силу души, надевают на этот палец. Оно держит сердце на привязи. Но если внешние проявления сердца издавна окружены столь тщательными предосторожностями и вниманием, понятно, что и само сердце уже определенно осознавалось средоточием жизненной энергии.

Многовековый путь размышлений вел мысль человека от почек, печени, легкого и диафрагмы к сердцу как идее центра жизненной силы (а в ней, в свою очередь, видели мочу, кровь, дыхание). Сердце-центр — как точка отсчета. Современное представление о мозге как центре восходит к Декарту (так говорят); наши предки вершиной вершин почитали сердце.

Отметим одну особенность слова сердце.

В древности все имена весомы, они были крупными, даже грубыми — просто корень, еще не облепленный суффиксами, — но вместе с тем есть у славян два ласковых слова, с уменьшительным суффиксом искони: солнце и сердце. Оба слова как близнецы-братья, и развивались они одинаково: и по формам, и по звучанию, даже по ударению своему отличаясь от прочих слов. Как будто было какое-то сходство между ними, как будто они в родстве. Но какое сходство, какое родство? По важности? по функции? как обозначение центра?

Солнышко в небе — сердечко во мне...

Одно мы знаем: славяне поклонялись солнцу — христианские проповедники обращались к их сердцу.

Однако из всех слов, когда-либо обозначавших «серединочку», лишь слово сердце у всех славян всегда значит только ‘сердце’. Общее для всех славян слово, значит, и явилось оно давно, еще в праславянскую пору. К тому времени, отставив ятры, утробу, недро и прочее, славяне признали человеческое сердце серединой всего.

Середина-сердце располагается не посреди тела. Это именно центр, середина системы. Символ жизненной энергии. Центр системы, но символический центр (не правый, не первый или какой-либо иной). Иногда даже речь заходила о том, что сердце не просто внутри — оно в глубине (что верно). Греческая метафора (восходит к библейским текстам) εν τή καρδία της γης переведена на славянский буквально и становится символом, который определяет смысл понятия: «въ сьрдьци земля», затем и «въ сердца морская» и др. (примеры: СлРЯ, 24, с. 78). «Поистинѣ бысть въ сердци земленѣемь, бысть же по издъшении сълѣзъ въ прѣисподьняя земля» (Изб. 73, л. 215) — «воистину находился в сердце земли, ибо по смерти был низвергнут в преисподнюю (земли)». Глубины земной плоти (прѣ-ис-под-няя — трижды сказано о бездонности ада) сравниваются с заветным местом, где в глубинах тела таится сердце.