Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Поскольку оба глагола стали абсолютными синонимами, один из них оказывается излишним, исчезает из разговорной речи, хотя сохраняется в высоких книжных стилях. Для разговорной русской речи привычнее глядеть, для церковнославянских текстов — зрѣти. Но ведь что получается: для русского не субъект «зрения» оказался важен (с субъектом как раз всё ясно: вот он я!), а процесс вглядывания в объект.

Все дальнейшие взаимоотношения между этими глаголами происходили на уровне стилистики, они отражают разное восприятие зрения и различное отношение к его ценности. Например, в древнерусских текстах зьрѣти может Бог, зрят и простые люди, однако взирают они вовсе не на конкретные предметы личного обихода, а — на горести, на беды, на доброе житие, на свет, на звезды, и опять-таки на Божий лик. Презоръ — это диво-дивное, нечто божественное, существующее столь же объективно вне человека и столь же таинственное. Самим противопоставлением двух глаголов общего значения славяне как бы отторгали от человека нечто человеческое, возвышая его до уровня обожествленной абстракции, представляя это «нечто» как принадлежащее верховной, недоступной сознанию силе.

Два других глагола со значением зрения изменяли свой смысл иным путем.

Зрѣти — видеть и желать. Смотрѣти — другой уровень познания, не связанный с личным желанием, он отражает непосредственно данное восприятие. Общий смысл глагола — ‘чувствовать, ощущать’, а следовательно — и ‘стремиться узнать’. Видѣти в этом ряду как бы конец цепочки, описывающей зрительное восприятие. Глагол представляет результат всех моментов познания посредством зрения, уже напрямую связывая такой результат с размышлением. Непосредственное наблюдение момента глядати момент видѣти оформляет в мысль. «Я вижу» — я знаю. Зри! смотри! виждь! — призывы средневекового книжника, но они выражают не одно и то же состояние, за разными формами повеления скрывается различное представление о внутреннем содержании процесса познания, а именно: пожелай! восчувствуй! пойми!

Многие древнерусские тексты показывают разницу в смысле приведенных глаголов. Разница осознавалась, ей придавали значение в те времена, когда аналитичность познания оформлялась не грамматическими средствами языка, а с помощью самостоятельных слов, сохранявших исконную «внутреннюю форму» — словесный образ, всем понятный без объяснений. Собственно, такая смысловая разница обеспечивала сохранение всех четырех глаголов тогда, когда некоторые из них, казалось бы, стали ненужными, в основных значениях полностью совпав с другими, новыми глаголами. Художественный текст, для которого переносные значения слова важнее основных, сохранил нам символические и образные значения старых слов. А это помогает реконструировать их смысл и правила употребления.

В притче Кирилла Туровского рассказывается, как царь и его приближенный подходят к большой горе, «въ нейже узрѣста зарю свѣтлу, оконцемъ ис пещеры исходящи»; у путников возникло желание взглянуть на этот свет, на источник света, «и приникнувша къ оконцу тому, видѣста внутрь вертепа жилище» — так они что-то увидели, т. е. постигли прежде только желаемое. «Сия вся соглядавъ, царь призва свое другы и рече къ нимъ», т. е. только что полученное знание, как результат зрительных впечатлений, он тут же выразил в речи (в слове).

В 1175 г. придворные убивают владимирского князя Андрея Боголюбского. Он уже ранен, но еще жив, уходит от убийц, давясь кровью. Один из преступных придворных кричит остальным: «Стоя видихъ княз, идуща с сѣней долови (вниз)!», и тогда все «рекоша: глядайте его!», тут же скопом «текоша позоровати его, и узрѣша его сѣдяща...» Кто-то увидел — узнал, остальные бросились выглядывать жертву — им нужно было заметить его в скользкой предутренней мгле там, внизу, в каменных сенях боголюбовского дворца. Они шумно «потекоша позоровати», т. е. позрѣти князя, желая сыскать его, потому что, останься он в живых, поутру не сдобровать им всем. Наконец, желание преступных приближенных сбылось, и вот они смотрят (узрѣша) на него, бессильно сидящего на каменных ступенях у столпа. Это конец. Зрительные впечатления в этом тексте передаются еще совместно с модальными, которые сопровождают весь рассказ, создавая неуловимый подтекст действия: желать — стремиться — знать. Глаголы невозможно поменять местами, каждый из них на своем месте, как горошинка в стручке. Заменить один другим значит нарушить смысл повествования. Именно эти глаголы образуют структуру текста, делая его цельным.