Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Соотнося все эти данные в общем ряду, мы можем определить, что все функции древней ведьмы, то бишь знахарки, а точнее (куда как точнее) лекарки — это лечебное дело. Во все времена, и особенно древние, этим занимались преимущественно женщины. С развитием специализации происходило распределение функций, и каждый раз сохранялся какой-то нежелательный для общества аспект деятельности: ‘знать’ (она знает) — ‘ведать’ (она — ведьма) — ‘лечить’, только лечить, ничего больше: исцелять, восстанавливая до цельности каким-то образом нарушенную целостность (организма).

Близость значений ‘рождать’ и ‘знать’ у глагола знати сохранялась в памятниках до XII в.; в них этот глагол имеет еще значение ‘узнавать, делать известным, объяснять’, а также ‘понимать, сознавать’. Ничего категорического в этом знать! еще нет; знание только-только возникает, неопределенно формируется в мире вещей, фиксируется как знание. Слово знание в этом языке еще просто ‘знакомые, друзья’, лично тебе известные. Процесс знати порождает (выявляет) знание, не каждый раз новое, познаваемое тут же, а в бесчисленных своих повторениях и вариациях какими-то особенностями и чертами уже знакомое, познанное прежде, которое фиксируется памятью и отражается в слове.

Слова память и понять одного корня, так же, как и глаголы понять и схватить. Схватить в памяти и нести с собою всегда. То, что сегодня для нас логическое понятие, для древнего человека было образом в памяти. В родственном славянским языкам литовском этот корень и сейчас значит ‘брать’ (в греческом — ‘наделять’). Близок к нему и глагол разумѣти, хотя возник он много позже (на это указывает церковнославянский префикс раз-). Разумъ — смысл, значение, в литовском языке корень обозначает и ‘память’, и ‘сознание’, и ‘чувство’. Чувство → сознание → память. Некоторые историки полагают, что слово ум фонетическим чередованием связано с корнем яв-ити. Разумѣти, как явствует из значения составляющих слово морфем, значит ‘включать в сознание’, т. е. тоже схватывать информацию об окружающем, постигая тайный его смысл.

Понять — значит просто схватить, по-ять; разуметь — это уже и понять. Небольшие смещения в смыслах слов, отражающие подвижки в осознании собственных мыслительных возможностей.

Для древнерусского периода нашей интеллектуальной истории всё это уже пройденный этап. Но оставались некоторые ограничения, которые восточные славяне разделяли тогда со всеми европейцами.

Общее слово для выражения знания — вѣдати. Вѣдокъ — ‘знаток’, вѣдунъ — ‘знахарь’, вѣдание — ‘знание’, вѣдь — ‘сведение’. Уже есть и невѣжа, а в «Уставе князя Владимира» с неодобрением говорится о вѣдстве как характерном женском пороке, обличающем природное любопытство дочерей Евы. Но вот что можно вѣдати: чудо, совершенное на твоих глазах (Климент Смолятич в сер. XII в.), глубины собственного духа (Феодосий Печерский в сер. XI в.), разум бесноватого эпилептика (перевод «Пандектов» XII в.), даже «красоту женскую» (апокрифические гадальные книги, переведенные после XIII в.). Ведать можно неопределенное и трудно доступное зрению: истинную веру, святые места, грехи человеческие, житие святого и «неведомыя словеса». Когда необходимо передать впечатление о невероятном множестве, говорили «въ селицѣхъ несъвѣдахъ» «в столь многих не сведал»; вариант: «во мнозех тмах народа»). Без вѣди — без числа и меры.

Чувствуется, что вѣдати еще отдаленно связано по смыслу с видѣти, ведают только то, что углядеть невозможно. Что не поддается зрению, которое выходит на первый план как основное чувство. В памятниках XI в. эта связь явная. Иларион, восхваляя «кагана нашего», князя Владимира, уточняет: «Не в худе бо и неведомѣ земли владычествовали, нъ в Русьскѣ, яже ведома и слышима есть всѣми четырьми конци земли» (Иларион, л. 185а). Русская земля видима и слышима, а потому не относится к числу «неведомых земель».

В переводе «Пандектов Никона Черногорца» видѣти и вѣдати постоянно смешиваются либо в самом тексте, либо в различных списках, в том числе и сделанных на Руси. «Вѣси, брате», а рядом «зриши ли, брате», а чуть дальше «виждь, брате», — всё одно и то же: «Смотри! Видишь?» В другом русском переводе того же времени, в «Житии Василия Нового», из положения выходят уточняющим комментированием другого слова: «Не знаю васъ, не вѣдѣ васъ, откуду есте!» Первый глагол уточняет одно из значений второго, представленного, между прочим, в очень древней форме (вѣдѣ — архаизм двухтысячелетней давности).