Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Схема отражает модель познания вечной идеи с помощью преходящего, чувствами. Двуобращенность логоса — его основной признак, и уже у Кирилла Туровского это представлено двумя омонимами — словом 1 и словом 2. Термин слово двузначен, поскольку в одном смысле это лексема, знак мысли, а в другом — исполненный духа божественный смысл, т. е. собственно Логос. Слово языка находится вне вещи, слово-логос — суть такой вещи. В последнем смысле «слово бо умъ есть» (Ареопагит, л. 560), так что и «Богъ Слово глаголется» (там же, л. 555 и мн. др.). Двуобращенность «логоса» и создает инверсию в направлении познания: по общему различительному признаку совмещаются две триады, три системные связи. В слове языка оказывается возможным выразить сущность предвечного. Логос как двуединство «с л о в о = слово» завершает последовательность Единого и одновременно открывает иерархию последующей ему множественности мира (это мирское, человеческое, земное, телесное). Перед нами материализованный ум.

Если до XV в. «церковнославянское» и «русское» в языке воспринимались как разные типы славяно-русского языка, теперь они все больше сближались друг с другом как стили общего литературного языка, тем самым удваивая обозначение сущностей. С одной стороны, божественная правда, а также совесть, благо, жизнь или глас, град, прах, а с другой — собственно земные истина или честь, добро, живот или голос, город, порох и т. д.

То, что у Кирилла Туровского шло параллельно — слово-вещь и Слово-идея, — в новом понимании сложилось в законченность представления, присущего средневековому реализму:

Средостение «логоса» сопрягает крайности — сущьство А и естьство Д, т. е. суть (которая онтологична: όѵ, όντος ‘сущее’) и существо, уподобленное сути, и как таковое существующее в настоящем (оно есть — это естьство). Диалектика частного и общего дает зеркально перевернутое отношение: то, что «едино и просто» — сущьство, т. е. суть, тогда как множественность его воплощений — это естьство, которое есть. Содержание понятия, скрытого за термином, теперь оказывается более важным, чем его объем. В домонгольской Руси положение было прямо обратным, там важнее было иметь дело с объемом понятия. Можно сравнить с этим и современное восприятие форм древнего глагола быти: суть — дела, его существо и сущность, тогда как есть — всего лишь логическая связка.

Движение по линии А — Б — В воплощает Троицу в «духе», движение В — Г — в «душе», движение Г — Д — в «мысли»; очерчено очень узкое пространство для действия мысли, но направлена мысль не разумом конкретного лица, а божественным «умом» (νους). Мирской разумъ — это эквивалент такого божественного ума, скрытого за логосом-словом. Именно в этом смысл исконного раз-умъ — ‘часть ума’, его про-явление. Действенность «ума» определяется способностями «разума», а эффективность познания — установкой на «ум»: «слово бо умъ есть», «Богъ бо Слово глаголется», почему и (конец умозаключения) «глаголется Слово и Умъ — Богъ» (там же, л. 286). Во всех случаях «ум» здесь соотнесен со словом-логосом, а не с его воплощением в слове-лексеме. «Умное око» также противопоставлено «телесному оку», которое способно воспринимать Единое только по частям, аналитически (как мы сказали бы сегодня), тем самым представляя его и сложным, и множественным, т. е. обедняя в сознании его признаки.