Древние Боги

Створки дверей так же тихо разъехались в стороны, и северяне попали в другую комнату. На этот раз стоптанные сапоги ступали не по серому бетону, а утопали в ворсе широкой красной дорожки, ведущей к следующей двери. Вигов встретили не малорослые солдаты в пятнистой форме, а дюжие молодцы в чёрных костюмах, и если бы не бледные лица, то их можно было принять за воинов кого-то из народов Обитаемого Мира. Здесь на стенах висели картины с изображением каких-то людей, городов, и просто лесов, гор. Хотелось остановиться, не торопясь разглядеть их, и понять, каким был мир до Апокалипсиса, но вигам не давали остановиться, и настойчиво, умело оттесняли к следующим дверям.

Скоро Рутгер сбился со счёта, и уже не мог с уверенностью ответить, сколько комнат они прошли, а представить, сколько ещё осталось впереди, было совершенно невозможно. По всему выходило, что они ушли далеко в сторону от основного тоннеля, и это удивляло, поражало воображение, насколько велик Улей.

Они попали в следующую комнату, но не смогли пройти и нескольких шагов, уткнувшись в толстую, стеклянную стену до самого потолка. Здесь было всего несколько охранников, но воевода был уверен, что за ними уже внимательно следят, и если кто-то из воинов сделает что-то недозволенное, то их тут же перебьют из автоматов. Он не увидел каких-либо окон или щелей в безупречно оштукатуренных стенах и всё же явственно почувствовал на себе десятки изучающих, тяжёлых взглядов.

– Будь я проклят! – Воскликнул Сардейл, хмуро оглядывая охранников в костюмах. – Да они здесь все одинаковые! Даже галстуки те же, красного цвета! Боюсь, что я смогу запомнить только их гнусные ухмылки!

Не успел кто-либо сказать и слова, как двери в стенах, окрашенных в мягкий, голубой цвет отворились, и в комнату стали входить люди. Нет, это не были солдаты, или охранники, по тому, как они вольготно себя держали, можно было понять, что это те, кто держит власть в Улье в своих руках. Тёмные, строгие костюмы мужчин, и яркие, украшенные блёстками, платья женщин. Холёные, ухоженные лица, их можно было бы принять за обычных людей, если бы не ставшая уже привычной, бледность. Было в этом что-то ненастоящее, вызывающее, кричащее о своей убогости, не смотря на то, что на первый взгляд всё смотрелось вполне благопристойно. От разнообразия вдруг увиденных красок зарябило в глазах, и невозможно было на чём-то одном сосредоточить свой взгляд.