Читаем Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания полностью

Платон относился к физическим исследованиям с той же нетерпимостью, которую вызывали в нем приоритеты афинской демократии, говоря, что афиняне набили город «гаванями, верфями, стенами, податными взносами и прочим вздором». В «Горгии» он открещивается от них, утверждая, будто они бесполезны по сравнению с истинным долгом политика – пытаться сделать так, чтобы его сограждане стали жить лучше. В его «Федоне» Сократ рассказывает, как искал причины всех явлений, о надежде, которую он испытал, узнав, что, по мнению Анаксагора, причиной всему в мире служит «ум», о том, как был разочарован, выяснив, что этот «ум» представляет собой всего лишь механический импульс к движению. Он не хотел видеть во всем лишь механику. Кто-то может найти причину этого в том, что Сократ, находившийся в тюрьме, понимал все через призму устройства своего тела, но такое объяснение не дает нам понять, почему философ сидел и ждал казни вместо того, чтобы бежать за пределы Афин.

О настоящем Сократе известно очень мало, ведь он говорил со всеми, кто приходил к нему, но при этом не написал ни строчки, и известен нам, если не считать карикатурного образа, представленного в комедии Аристофана, только по работам двух его учеников, обладавших очень разными характерами, – Ксенофонта и Платона. Сократ, описанный первым из них, был весьма приземленным человеком. Его парадоксы представляют собой результат довольно необычного использования здравого смысла, как в случае с неким Аристархом, доходы которого, когда он вернулся с Пелопоннесской войны, уменьшились, но при этом ему нужно было помогать большому количеству родственниц. Сократ, выступив против общепринятого предрассудка, посоветовал этому человеку занять женщин прядением и ткачеством, а результаты их труда продавать. В итоге получилось так, что все были счастливы. Опять же именно в сочинении Ксенофонта описывается сюжет о Сократе и Тридцати тиранах, пытавшихся заставить философа замолчать, но столкнувшихся с ироничным вопросом о том, что ему можно говорить, а что – нет. Критий добавляет, что философу следует держаться подальше от «сапожников, плотников и кузнецов», о которых он всегда болтает. То, что Платон постоянно сравнивает мастерство ремесленников с умениями, необходимыми политикам и другим, можно считать подлинным наследием, переданным ему учителем, которым он так восхищался.

Рассказ Ксенофонта о Сократе сводится к попытке передать разговоры, которые вел этот философ. Диалоги Платона представляют собой весьма своеобразный вид искусства – последовательные и тщательно продуманные фрагменты из разговоров, особое значение в которых уделяется в основном Сократу. Обсуждение ведется на фоне жизни представителей высшего афинского общества конца V в. до н. э., нарисованной с поразительной наблюдательностью и очень изящно описанной. При этом в диалогах содержится больше намеков на нее, чем непосредственных описаний. И умение описывать характеры, которым в совершенстве владел Платон, придает повествованию признаки веселой пародии. Он никогда не был заложником своего драматичного времени, поэтому в поле его зрения также попадают Афины периода его зрелости – первой половины IV в. до н. э. В диалогах живописно отражена его нелюбовь к негибкому прямолинейному подходу, как и косвенное решение проблемы путем приведения аллегорий и «мифов», пересказ которых иногда содержится в конце диалога. В них присутствуют отрывки, близкие к жанру трактата, встречающиеся тогда, когда собеседники превращаются в марионеток, соглашающихся со всеми предложениями Сократа. Но рано или поздно марионетки снова оживают, чтобы напомнить нам, что спор продолжается и будет продолжаться, хотя этот конкретный разговор рано или поздно закончится. Сократ, описанный Платоном, разительно отличается от того практичного моралиста, который предстает перед нами в сочинении Ксенофонта. Это отдельный образ, переданный с большим умением, но не с меньшей любовью, подвергающий догмы сомнению на более глубоком уровне и с большим упорством. Если спор заводит его в сферы, погружаться в которые реальный Сократ не рисковал, персонаж, описанный Платоном, не теряет ни толики своего особого шарма.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология