Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания

Это еще не все. Не все ценности, сторонниками которых были представители элиты, учившиеся у Платона или Аристотеля, можно считать несущественными, причем как для того времени, так и для нашего собственного. Если бы я долго рассуждал об элементе подавления в теории Платона, мне пришлось бы подчеркнуть несколько важных различий. Они не должны затмевать то, что греческие философы поражают нас своей способностью проникать в суть вещей, не потерявшей ценности и в наши дни. Далеко не на все построения Платона мы можем всецело опираться, но нам еще многое нужно узнать, если мы до конца изучим его аргументы или те, что приводил Аристотель, а в еще большей степени – благодаря предпосылкам, которых они специально не касались.

Опять же все дело не в конкретных ответах, какими бы ценными они ни были, а в том, что вопросы были заданы, причем именно таким образом. Человечество никогда не испытывало нехватку представлений о природе и статусе человеческой души, но эти взгляды были инстинктивными, связанными с религией и мифологией, им было необходимо признание и, возможно, совершение ритуалов, а не рациональные аргументы. По крайней мере в регионе, расположенном к западу от Индии, изучение человеком своих ума и души, а также того, что управляет его поведением, без ссылок на воздействие извне, было чем-то новым. Возможно, более революционным было то, что он стал использовать рациональные аргументы о своем месте в обществе и начал задавать вопросы о том, какое общество следует считать справедливым. На первые вопросы давались поспешные ответы, и, как заявляли критики софистов, деятельность, которую они развернули во второй половине V в. до н. э., вызывала большое беспокойство. Благодаря Сократу и Платону вопросы по вполне понятным причинам стали задаваться на более глубоком и серьезном уровне, последствия чего до сих пор чувствуются в западноевропейском обществе. Преемственность образовалась во многом благодаря Аристотелю. То, что он был признан неоспоримым авторитетом в столь многих областях, привело к необходимому перевороту, но без глубоко чтимого «учителя тех, кто знает» мы не достигли бы столь высокого уровня развития и потратили бы больше времени на нащупывание ответов.

Эти абстрактные вопросы жадно задавали не только профессиональные философы, но и поэты, точнее авторы аттической трагедии. Большинство древнегреческих поэтов в обилии сыпали формулировками общего характера. Вспомним хотя бы слова Симонида о нестабильности человеческой добродетели, подробно обсуждаемые в «Протагоре» Платона, и обобщения, которые Пиндар внезапно вставлял в свои панегирики победителям атлетических состязаний. Афинские трагики V в. до н. э. достигли такого совершенства в сфере абстракции, что состязаться с ними крайне сложно. Это был очень спорный вид искусства, способный в любой момент превратиться в простое состязание в умении подбирать слова, писать речи или чередовать строки. Говорящему недостаточно принимать ситуацию такой, какая она есть, он всегда относится к своему противнику как к воплощению зла или безрассудства. Как правило, слова хора связаны с положением человека в целом, олицетворением которого являются конкретные проблемы главного героя. Тема нередко лежит на поверхности. Так, трагедии Эсхила, включенные в трилогию «Орестея», не только представляют собой прекрасное поэтическое переложение традиционного сюжета, но и посвящены теме кровосмешения. В «Антигоне» Софокла разбирается конфликт между совестью и властью, неписаным законом и приказами царя. Государство, финансировавшее этот высокоинтеллектуальный вид искусства, очень рассчитывало на свободные споры о первостепенных принципах, которые должны вестись не в узких группах посвященных интеллектуалов, а перед публикой, состоящей из простых граждан, посещавших спектакли по своей воле.