Но еще более важен в этой связи рассказ о крупной битве, имевшей место в 714 г. до н. э., между «северными варварами» (на этот раз под названием рунг) и китайцами, в которой китайцы, следуя своему обычаю, использовали боевые колесницы, тогда как «варвары», следуя
Когда один из командиров отказался подчиниться приказу, поскольку гордость не позволяла ему драться пешим, его немедленно обезглавили, а его голову провезли перед всеми, как предупреждение всем возможным несогласным. Кстати, благодаря этой тактике «варвары» потерпели сокрушительное поражение.
Из этих строк ясно, что в далеком VI в. до н. э. обитатели Монголии были далеки от того, чтобы считаться искусными всадниками, какими они стали в более поздние времена. Они были кочевниками, но пешими кочевниками, и, по всей вероятности, охотниками и собирателями, как ранние финны, хотя маловероятно, что они занимались примитивным земледелием. В любом случае можно с определенностью сказать, что культура использования лошади еще не произвела революции в их жизни.
Если вспомнить, что скифы и сарматы из Туркестана задолго до этого периода были известны своим искусством верховой езды и своей тактикой конного боя, становится ясно, что это туранцы позаимствовали использование лошади у иранских кочевников с запада, а не наоборот. Более того, даже в более поздние времена (в I в. до н. э.), когда гунны приобрели известность как конные воины, считалось, что лошади с иранского запада гораздо лучше тех, что были у туранцев.
В течение всего этого времени имело место постоянное проникновение культурных влияний с Запада на Восток. Благодаря открытиям П. К. Козлова[29]
в Северной Монголии у нас есть вполне определенное археологическое подтверждение этого движения цивилизации. В некоторых захоронениях, обнаруженных в этом районе, и, без сомнения, принадлежавших ранним гуннским вождям, были найдены различные предметы искусства, украшенные такими же узорами, какие были распространены у иранских кочевников из Туркестана и Южной России. Не менее интересен тот факт, что другие предметы, найденные в этих захоронениях, безошибочно выдают греческое влияние и, вероятно, попали туда через Центральную Азию из греческих колоний, существовавших на северном побережье Черного моря.Но гораздо важнее, чем художественное влияние, которое иранские кочевники с запада имели на туранских кочевников с востока, был тот факт, что туранские обитатели Монголии почти полностью переняли образ жизни и обычаи своих иранских соседей с запада. И конечно, самым важным из этих заимствований стало использование лошади для верховой езды. За этим последовала всеобъемлющая революция в образе жизни и обычаях, так что вся материальная культура туранских народов изменилась полностью. Мы до сих пор не можем с точностью утверждать, когда произошла эта огромная трансформация. Но это должно было случиться около 400 г. до н. э., или, более грубо, между 541 г. до н. э., когда, как мы знаем, туранцы еще сражались пешими, и 300 г. до н. э., когда те же самые туранцы уже стали искусными наездниками. Подтверждением этого изменения, как и в большинстве других случаев, служат весьма расплывчатые и косвенные китайские записи.
После падения династии Западная Чжоу (771 г. до н. э.) Китай раскололся на несколько феодальных государств, которые номинально являлись подданными императора Восточной Чжоу, но в действительности были полностью автономными. Среди этих государств было царство Чжао, занимавшее большую часть современной провинции Шаньси и, следовательно, находившееся вблизи границы с Монголией. Один из правителей этого маленького царства (по имени У Лин, правивший с 325 по 298 или 295 г. до н. э.) снискал громкую славу благодаря своей успешной войне с северными варварами. Однако, как нам сообщают летописи, этого успеха он добился, только когда он заставил своих солдат согласиться носить варварскую одежду и сражаться варварским способом.