Древние славяне, I-X века

Дальнейшая история Кракова связана с племенем вислян (VIII век) и с вхождением сначала в состав Великой Моравии, а позднее – Чехии (IX–X столетия). Так что первое упоминание Кракова в хрониках лишь в 965 году вовсе не показатель того, что ранее город не существовал. Указанный год примечателен тем, что с него отмеряется уже собственно польская история Кракова: город был выбран для празднования свадьбы чешской княжны Добравы с князем Мешко Пястом из великопольской столицы Гнезда.

Внутриобщинная племенная демократия у поляков представляла собой вечевое устройство, но функции и полномочия общинного собрания, или веца, неумолимо сужались, переходя к сходу глав семейств и главе общины – жупану, который сначала избирался, а потом уже становился бессменным и передавал власть над соплеменниками по наследству своему сыну. Так из бывших вождей и старейшин выделилась родовая аристократия, а из ее среды – князья – предводители воинства (дружина и ополчение), хранители казны и судьи в одном лице.

Первая глава истории Польши, как и других славянских стран, полусказочна. В старинной хронике, автор которой известен под прозвищем Галл Аноним, не забыто ни одно из незапамятно давних преданий.

Галл Аноним – таинственная фигура. Жил он в конце XI – начале XII века. Его имя указывает на французское происхождение. Вероятно, какое-то отношение он имел к Венгрии и, предположительно, провел в этой стране несколько лет.

Написанное на латыни сочинение Галла Анонима позволяет составить о нем представление как о пытливом и трудоспособном ученом муже, который, поставив себе целью писать о Польше и деяниях ее первых князей, усердно и терпеливо собрал большой материал и, по его собственным словам, повел «свой рассказ так, чтобы, начав от корня, дойти и до ветвей древа».

Зачин хроники выдает в авторе настоящего патриота. Если Польша для него и вторая родина, он никак не дает этого понять. Но возможно, хоть в его жилах текла французская кровь, родился он все-таки в Польше. Галл Аноним пишет о ней с сыновней нежностью как о земле, к которой навсегда прирос сердцем: «Страна эта хотя и очень лесиста, однако изобилует золотом и серебром, хлебом и мясом, рыбой и медом, и больше всего ей следует отдать предпочтение перед другими народами в том, что она, будучи окружена… народами, и христианскими, и языческими, и подвергаясь нападению с их стороны, действовавшими как вместе, так и в одиночку, никогда… не была никем полностью покорена. Это край, где воздух целителен, пашня плодородна, леса изобилуют медом, воды – рыбой, где воины бесстрашны, крестьяне трудолюбивы, кони выносливы, волы пригодны к пашне, коровы дают много молока, а овцы много шерсти».

Однако автор решительно проводит демаркационную линию между делами «тех, память о которых постигло забвение и которых опозорили идолопоклонство и заблуждения», и временем, когда поляки, отринув язычество, приняли христианство и пришли к Богу.

Свое повествование Галл Аноним начинает с поучительной истории-притчи о князе Попеле и простом крестьянине Пясте.

Князь устроил званый пир по случаю рождения сыновей и наследников, а Пяст, в семье которого тоже произошло прибавление, собирался отпраздновать это событие, открыв припрятанный бочоночек пива.

В ту пору в гроде Гнезно (в переводе означает «гнездо»), которому и впрямь было суждено стать гнездом польской истории и в котором как раз и княжил Попель, оказались по тайному Божьему промыслу, как пишет Галл Аноним, два чужеземца. На княжий двор, где кипело веселье и вовсю шло застолье, их не только не пустили, но и грубо вытолкали оттуда взашей. Когда же они набрели на убогую хижину бедняка Пяста, то нашли там и приют, и скромное угощение. Хозяин и жена его по имени Репка не пожалели для голодных и усталых путников своих скудных припасов и даже закололи поросенка. И – о, чудо! – сколько бы гости ни пили, ни ели закусок и мяса, заветный бочонок из-под пива и миски на столе не оскудевали.

Пяст и Репка были язычниками, но поняли, что в их дом явились и творят благодеяния ангелы – посланцы Господа. Между тем еда и питье не только не убывали, а прибывали. Уже и посуду пришлось занимать у соседей, и сами соседи, приглашенные разделить семейную радость и трапезу, сидели рядом с хозяином и его гостями. Теперь пир горой шел не у князя – там все давно было выпито и съедено, – а у Пяста.

В конце концов и Попель, и все, кто был до этого у него, не побрезговали перейти в жалкий домик Пяста и продолжить праздник, дивясь невиданному изобилию и тому, что пища на столе не переводится, а чаши остаются наполненными.

Позднее крестьянин вспомнит слова чужеземцев, с которыми они вошли под его гостеприимный кров. «Пусть наш приход, – сказали они, – будет вам на радость и вы получите от нас избыток благополучия, а в потомстве честь и славу».