Древний Аллан. Дитя из слоновой кости

– А что, если те, кто правит вместо тебя, Бэс, не пожелают вернуть тебе престол? Что, если они захотят тебя убить?

– Не бойтесь, господин, я же говорил, эфиопы умеют хранить верность. Кроме того, они знают, что за подобное злодеяние они навлекут на себя проклятие Саранчи, тогда нагрянет ее несметное воинство и опустошит их землю, а когда они останутся голодными, на них обрушатся вражьи полчища. Наконец, они народ храбрый и бесхитростный и ни за что не посмеют свергнуть с престола самого мудрого карлика на свете, хотя бы потому, господин, что для них это будет внове.

Я снова рассмеялся, решив, что Бэс, по своему обыкновению, шутит. Но когда той же ночью за углом я случайно наткнулся на него и увидел, что его голову венчает диадема из перьев, а в руке он держит лук и повелительно говорит с тремя чернокожими сановниками, склонившимися перед ним как перед богом, то изменил свое мнение. Я было попятился, но он, завидев меня, сказал:

– Прошу тебя, господин мой Шабака, останься!

Вслед за тем он снова обратился к троим соплеменникам, переводя мне слово в слово то, что говорил им. А сказал им он вкратце нижеследующее:

«Передайте правителям и советникам Древнего царства, что у меня, каруна (вероятно, это был его титул), есть друг, и величать его властитель Шабака – вот он, стоит перед вами; в который уже раз он спасает мне жизнь, вскармливая из своих рук, подобно тому, как мать вскармливает свое дитя, – он самый храбрый и мудрый на свете после меня. Передайте им, что если я действительно склонюсь к женитьбе и вернусь, исполнив закон, то буду просить сего могущественного царевича сопровождать меня, и, если он согласится, это будет самый счастливый день для эфиопов за тысячу лет, ибо он научит их мудрости и поведет их войска на великие, славные битвы. А посему пусть жрецы Саранчи молятся, чтобы он дал на то свое согласие. Так приветствуйте же могущественного властителя Шабаку, могущего пронзить насквозь одной стрелой не только вас троих, но и еще двоих у вас за спиной, и трогайтесь в путь, нигде не задерживаясь ни на день, ни на ночь, покуда не доберетесь до земли эфиопской. После того как вы передадите послание каруна военачальникам и советникам, возвращайтесь назад – или отрядите кого другого, – разыщите меня, где бы я ни был, и передайте мне часть эфиопского золота и прочие дары вместе с их ответом, памятуя, что ни я, ни властитель Шабака, у чьих ног лежит весь мир, ни за что не прибудем туда, где нас не ждут».

На этом сановники приветствовали меня как самого Царя царей, после чего замели свои следы в пыли перед Бэсом, проговорили что-то, чего я не разобрал, вскочили на ноги с дружным возгласом «Карун!» и скрылись в ночи.

– Хорошо побывать в шкуре раба, господин, – сказал Бэс, когда они ушли, – ибо только после этого понимаешь, что быть царем куда лучше, во всяком случае, иногда.

Здесь же могу прибавить, что в течение последующих дней Бэс частенько куда-то пропадал. Когда же я допытывался, где его носит, он отвечал, будто ходил вкусить мудрости святого Танофера из серебряного сосуда, который дева Карема подносила к его устам. Из всего этого я заключил, что он искал расположения девушки, которая называла себя Чашей Танофера, хотя на мои расспросы, как продвигаются его дела, он отвечал так: «Лучше и не спрашивайте».

Конечно, у меня было не так много времени, чтобы поговорить с Бэсом на столь незначительные темы, поскольку события в Мемфисе стали развиваться стремительно. В течение недели все великие правители из тех, что остались в Верхнем Египте, поклялись присоединиться к восстанию под водительством Пероа, и в город с каждым часом все прибывали их приспешники и наймиты. Моим же долгом было собрать войско, чем я и занялся без промедления, начав с того, что взялся формировать подразделения и обучать их военному искусству, – помимо всего прочего, мне предстояло наладить снабжение провиантом боевых кораблей. Вскоре пришли вести, что Идернес выдвинулся из Саиса во главе несметной силы с Востока – должно быть, всего гарнизона, размещавшегося в Нижнем Египте, а сообщили об этом его посланцы в ответ на переданный ему ультиматум, скрепленный царской Печатью Печатей.

Амаду все эти дни я почти не видел: мы изредка встречались за трапезой у Пероа или на людях. Остальное же время она предпочитала обходить меня стороной. Раз или два я пытался застать ее одну, но не тут-то было: она денно и нощно предавалась служению своей богине. Однажды, после трапезы у Пероа, я шепнул ей на ухо, что хотел бы поговорить с нею. На что она покачала головой и сказала:

– Дождись новолуния, Шабака. Тогда сможешь говорить со мной, сколько пожелаешь.