Древний Египет

Как объяснить такое быстрое обращение ко Христу народа, языческое «благочестие» которого было общим местом у писателей древности, для которого его боги и храмы, казалось, были неотделимы от всего его существа, культы которого были распространены по всему миру до отдалённой Британии и нашего юга? Как могли потомки ревностных служителей Ра, Амона и Птаха, создавших богословские системы, таинственные культы, доходивших в своих исканиях иногда до сравнительно высоких достижений, оставить свою религию, нашедшую себе поклонников среди всех народов древности и сделаться не только поголовно христианами, но и мучениками, и основателями нового учреждения — монашества? Ответ на это пытается дать один из современных исследователей коптской старины Лейпольдт. Он указывает на то, что всемирное распространение египетских культов в связи с их эллинизацией оторвало их от создавшей их почвы и их народа, который в своей массе и раньше не участвовал в богословской работе верхов при храмах, и теперь ещё более стал далёк от этих храмов с их эллинизированными богами и греками жрецами; недаром «эллин» и «язычник» стали синонимами. Действительно, если мы прочтём, например, составленный во II в. трактат Плутарха об Осирисе и Исиде, мы убедимся в том греческом или, лучше сказать, международном умозрении, какое наслоилось в это время на египетскую религию. Да и сами египтяне-христиане до такой степени позабыли своих богов, что не смущаясь давали их имена по привычке; среди них изобилуют и Анупы, и Висы, и Амуны и т. п. Жрецы были или греки, или египтяне, также отставшие уже от египетской премудрости. Всё чаще и чаще мы встречаем вместо надписей пустые места или бессмысленные изображения, доказывающие, что при храме или под руками уже не было сведущего в иероглифическом письме. С другой стороны, египетский народ был приготовлен к принятию христианства едва ли не более, чем какой-либо другой народ. Если идея страждущего божества в той или иной форме, с той или другой степенью приближения в идее искупления была свойственна многим религиям древности, то нигде она до такой степени не проникала во всё существо религии, быта и искусства, как в Египте. Осирис, благой «Онуфрий», был всем для древнего египтянина, особенно и потому, что он сливался с этим богом после смерти, обожествляясь и сподобляясь бессмертия и славы. Ни один народ древности не создал такого учения о загробной участи, ни одна религия не давала так много по этому вопросу, столь живо захватывающему человека. Поэтому вполне понятно, что все инородцы, селившиеся в долине Нила, подвергались могущественному влиянию именно этой стороны египетской культуры: при взгляде на фаюмские портреты или гипсовые головы саркофагов или погребальные пелены с портретными изображениями погребённых, ясно выступают не египетские типы, — а греческие, римские, и семитические, успокоившиеся на лоне Осириса. Какой народ мог в демотическом папирусе о Сатни дать эпизод, слегка напоминающий притчу о богатом и Лазаре и являющийся прототипом сказаний о Будде, Павле Фивейском и др., обратившихся после впечатления, произведённого на них похоронами? Этот интерес к вопросам загробного бытия и эсхатологии могло ещё в большей мере, чем древняя религия, удовлетворить христианство, и египтянин, приняв новую веру, до такой степени оставался верен ему, что даже долгое время — и в христианстве продолжал бальзамировать тела и держать их в домах, ожидая от них благословения. Многие монахи и подвижники уговаривали своих учеников тайно погрести их во избежание этого суеверного почитания.

Но были и социальные причины запустения языческих храмов. Богатые египетские помещики, сплошь язычники и по большей части греки, угнетали население, прогоняли его с насиженных мест, присваивали имущество, заставляли по дорогим ценам покупать у себя негодное мясо и кости, отдавали на прокорм свою скотину или бесплатно, или за ничтожное вознаграждение. Во время набегов нубийцев заставляли их охранять имение, подвергая явной опасности, дорого брали за бани, не платили поденной платы и т. п. И всё это происходило в эпоху всеобщего экономического и социального упадка в III и IV столетиях, причём в Египте ещё присоединилось и недостаточное разлитие Нила. Правительство было бессильно даже против яростных набегов нубийцев; с помещиками оно не могло ничего сделать, чиновники-язычники не обращали внимания на вопли бедных, и только те из них, которые сделались христианами, считали своим долгом облегчать, насколько возможно, их положение. Но особенно видная роль в этом отношении принадлежит церкви. Когда не действовали увещания и угрозы, представители церкви прибегали к решительным мерам, и в этом отношении особенную деятельность обнаружили монастыри и их наиболее яркий представитель, создатель всего того, что является характерным для копта — знаменитый архимандрит Шенути.