Графу Джеку нужно было побыть наедине с собой перед выходом. В эти минуты он превращался из графа Джека Фицджеральда в графа Килдэрского. Это глубоко личная трансформация, и я был уверен, что граф никогда не позволит мне наблюдать её. Сценой служило временное сооружение, свинченное из запчастей от дирижаблей. Зависшие над нами корабли освещали её прожекторами. Пятно света проводило меня до пианино. Я поклонился, поблагодарил публику, откинул полы фрака и сел. От аккомпаниатора только это и требуется.
Я сыграл несколько глиссандо, проверяя, все ли в порядке с инструментом после такого варварского обращения. Для тугоухих ремонтников Воздушного флота сойдёт. Затем исполнил короткую увертюру, чтобы создать у публики крайне важное чувство предвкушения, и перешёл к мелодии, под которую выходил граф Джек. Луч прожектора подхватил его, как только он ворвался на сцену, исторгая слова песни «Я заберу тебя домой, Кэтлин» из своей широкой груди. Он сиял. Он приковал к себе всеобщее внимание. Такой полной тишины внимания, как той марсианской ночью, я еще никогда не слышал. Казалось, даже луч прожектора преклоняется перед ним. Граф блаженствовал в аплодисментах, будто это был уже конец концерта, а не всего лишь первый номер. Он был человеком сцены и не стыдился этого. Я поднес руки к клавишам, чтобы исполнить «Вернись в Сорренто».
И тут ночь взорвалась огромными огненными цветками. Секунду публика сидела неподвижно, словно граф Джек каким-то образом раздобыл ошеломительные сценические спецэффекты. Затем по всему лагерю заревели сирены, и мы с графом увидели паукообразные силуэты боевых треног. Выше деревьев, они шагали сквозь огонь. Белыми мечами замелькали тепловые лучи. Публика ринулась врассыпную занимать посты и разбирать оружие. Граф Джек всё еще стоял в луче прожектора. Какой-то онбаши подбежал и толкнул его прочь с линии огня в тот самый момент, когда тепловой луч прошёлся десятитысячеградусной дугой по всей сцене. Английского онбаши не знал, но слова тут не требовались. Мы кинулись прочь. Я знал, что увижу, оглянувшись назад, но должен был увидеть это своими глазами. Мое фортепьяно, тот самый дешёвый, но крепкий инструмент, предоставленный мне напрокат, который я перевёз за миллионы миль на другую планету, с которым разъезжал по концертным залам и большим оперным театрам, который вёз по пыльным шоссейным и железным дорогам, с которым плыл по спокойным зелёным каналам, моё фортепьяно разлетелось фонтаном пылающих молоточков и извивающихся, плавящихся в полете струн. Боевая тренога вышагивала прямо над нами. Её тепловые пушки разворачивались в поисках новой цели. Я взглянул вверх и увидел клубок щупалец под корпусом. В тот же самый момент поднятая над землёй стальная нога перешагнула меня и приземлилась прямиком на нашу гримёрку.
– Мой Крюг! – завопил граф Джек.
Тепловой луч оставил прямо передо мной на земле раскалённый лавовый шрам. Мне повезло. Уклониться от них, предвидеть, куда они попадут, или услышать рикошет невозможно. Это не что иное, как свет. Остаётся лишь продолжать двигаться в нужном направлении, то есть быть везучим. Наш онбаши не был везучим. Он угодил прямиком в тепловой луч и превратился в горстку пепла. Смерть настолько быстрая, абсолютная, что становится большим, чем просто смерть. Полная аннигиляция.
– Маэстро, за мной!