Древний Рим. Имена удовольствий

С раннего утра мы почти всем домом отправились в город, оставив в усадьбе только старого Мапроника. Встречные прохожие разглядывали нас с любопытством. Справа от меня вышагивал могучий фракиец, а слева – чернокожий гигант из Нубии. Я казалась всем важной «птицей», раз охраняют такие солидные ребята. Клодий уныло тащился сзади, опираясь на руку Элиава, на эту невзрачную пару мало кто обращал внимание.

Близ Центрального форума Клодий свернул в портик, где размещались адвокатские конторы, и через некоторое время, уплатив пошлину, я подписала документ о том, что Дакос из Фракии является моим вольноотпущенником.

Словно гора свалилась с плеч, прощай ответственность и всякого рода соблазны. Наши дороги с бывшим гладиатором неминуемо должны разойтись. Однако сам Дакос считал иначе…

Не успели мы снова оказаться на улице, как он схватил меня за руку и горячо заговорил:

– Наталия, пойдем со мной! Я больше не раб, не гладиатор – «говорящее орудие убийства». У меня есть деньги, я сниму для тебя жилье на первые дни, а после мы вместе покинем город и найдем место получше.

– Лучше Рима? – Клодий был искренне удивлен, а Кромих недоверчиво блеснул белыми зубами, поглаживая рукоятку длинного ножа, заткнутого за широкий кожаный пояс.

Я смело посмотрела на Дакоса, начиная заранее заготовленную прощальную речь:

– Послушай… Я никогда не считала тебя «презренным рабом», но и не давала ложных надежд. Я скоро перейду в дом мужчины, которого люблю. «Хотя бы в гостях побываю…» Да, он – римлянин! И он не беден, но я люблю его не за личные термы, а… не знаю, даже за что и не хочу это обсуждать.

У Дакоса губы сжались и щеки покраснели, тогда я заговорила быстрее:

– Желаю тебе добра, ты сам знаешь, я сделала для тебя все, что считала правильным. У тебя есть повод быть мне благодарным, разве не так? И я не хочу, чтобы ты преследовал меня, караулил у ворот дома или как-то иначе искал встреч. Теперь ты свободен! Можешь вернуться на родину, можешь остаться в городе…

Дакос пристально смотрел на меня горящими глазами, по суровому лицу пробежала нервная судорога:

– Что ж… если так… Ты решила мою судьбу, Наталия, вынужден подчиниться твоей воле. Не думаю, что это наша последняя встреча. Я попросил тебя у Богов и когда-нибудь они мне ответят. Я терпелив. А теперь прощай, я знаю, куда мне идти, раз уж я один, а о тебе есть кому позаботиться. Клянусь, что досаждать тебе не стану.

Признаться, я была немало удивлена его спокойной реакции на мои слова, поскольку ожидала бурного протеста, вплоть до потасовки с Кромихом. Но этого, к счастью, не произошло. Дакос опустился на колено и церемонно поцеловал край моего одеяния, а потом быстро вскочил на ноги, и даже не взглянув на меня в последний раз, удалился широкими шагами, скрывшись в тень соседнего портика.

Слова Дакоса о нашей возможной встрече в будущем меня озадачили и даже насторожили. Но я не оракул и не могла тогда знать, насколько драматично вновь пересекутся наши пути. Сейчас на уме были другие заботы.

– Может, навестим Оливию? Самое время…

Клодий отрицательно покачал головой, а потом высказал пожелание купить еды на оставшиеся средства и устроить пир всем горестям на зло. Мне тотчас пришла в голову одна интересная идея, почему бы не написать Оливии письмо, где в завуалированном виде рассказать о нашем бедственном положении и ненавязчиво попросить дружеской помощи.

Богатой матроне ничего не стоит одолжить пять тысяч сестерциев… на неопределенный срок. Мы заглянули в ближайшую таверну, нагрузили Элиава провизией и вернулись домой. Я искренне рассчитывала увидеть Гая или кого-то из его слуг с посланием для меня, но вместо этого нас ожидал неприятный сюрприз.

Незнакомый молодой мужчина в белой душистой тоге заявил, что ввиду просьбы одного влиятельного лица срок уплаты процентов с долга продлен Клодию до вечера. А ближе к заходу солнца сюда прибудут рабочие нового хозяина, конечно, если деньги мы так и не найдем. Для меня это был удар!

Я считала, что Гай как-то уладит этот вопрос, он же что-то такое обещал мне при расставании. Эх, видимо, консула отпугнул мой страстный напор, и он просто-напросто от меня отделался. Клодий совсем сник, и я чуть ли не силой усадила его за столик, заставив писать письмо благородной Оливии.

Тут еще выяснилось, что за неделю Клодий не сочинил ни одного приличного стихотворения и совершенно не может подобрать красивые слова ради своей ветреной Богини. Мне пришлось прибегать к собственной памяти.

Да простит меня дух Николая Степановича, но римского рифмоплета надо было срочно выручать. В итоге я продиктовала Клодию текст стихотворения «Жестокой» русского поэта Гумилева: