Древний рим — история и повседневность

"Думаешь, ради того, Пастор, я желаю богатства, Ради чего и толпа, и тупоумная чернь?.. Чтобы носилки таскал сириец в сукне канузийском И разодетых толпа шла бы клиентов за мной?"[155]

Наконец, лектика была ненавистна римлянам потому, что наглядно выражала имущественную и социальную дифференциацию, представляла собой осязаемый признак распада былых, как они верили, солидарности и равенства. Будучи шокирующей и сама по себе, езда в носилках вызывала еще большее раздражение, если число лектикариев превышало практически необходимый минимум. У Марциала и Ювенала обычные носилки подчас упоминаются без особых эмоций, отзывы о гексафорах и октофорах каждый раз ироничны и злы. Использование шестерых или восьмерых лектикариев не диктовалось необходимостью и воспринималось как тщеславие, как желание противопоставить себя окружающим и встать выше них. Поэтому для римлян еще более одиозным, чем неоправданное число лектикариев, было их обыкновение поднимать носилки на плечи, так что человек оказывался над уровнем заполнявшей улицы толпы.

"Если богач спешит по делам, над толпы головами, Всех раздвинув, его понесут на просторных носилках"[156].

Такой же богач, но к тому же еще добывший свои миллионы преступлением, едет "презрительно глядя на нас с высоты своих мягких подушек"[157]. В поведении уже знакомого нам юноши, подарившего возлюбленной сирийских лектикариев, хуже всего было не мотовство, а то, что "Восемь сирийцев на плечи поднимут лектику подружки, // Тело же друга лежать будет на голом одре"[158].

82. Носилки-лектика

83. Ложе

Ювенал не понимал, как можно сдержать ярость и не излить ее в стихах, которые тут же, стоя на перекрестке, наносишь на восковые таблички, если видишь, как

"На горбу шестерых и видный всем отовсюду Полулежит богатей на открытых носилках"[159].

Взглянем на эти носилки глазами римлян, попробуем проникнуть в их чувство возмущения и уловить его причины.

На первый взгляд они те же, что и причины, заставлявшие римлян ограничивать подачу воды в частные дома или поручать цензорам заботу о бытовом водоснабжении, - исконный консерватизм римского мировосприятия, обусловленный сохранением общинной подосновы существования, противоречие между этой подосновой и постоянным усложнением общественных отношений, цивилизации, быта. Еще во II в. до н.э. носилки проносили в триумфах среди прочих диковин, отнятых у чужеземных народов[160]; ни Плавт, ни Теренций, при всем изобилии бытовых реалий, переполняющих их комедии, носилок не упоминают; неизвестно, чтобы кто-либо из великих полководцев прошлого ими пользовался. Значит, - мог рассудить рядовой римлянин - они представляют собой новомодное новшество и как таковое не заслуживают с точки зрения стародедовской морали ничего, кроме осуждения и презрения.

Для такого объяснения были все основания. Езда в носилках как проявление изнеженности или старческой немощи подлежала осуждению в той архаической системе воззрений, в которой выносливость и физическая сила считались важным и необходимым свойством гражданина. Катон Цензорий, давая педагогические наставления сыну, ставил закалку на одно из первых мест и сам отличался редкой выносливостью, как Сципион, как Цезарь. С I в. до н.э. такое отношение к физической силе из реальной жизни исчезает. Уже в педагогической системе Цицерона почти не остается места для физической закалки и тренировки. Квинтилиан ценил в воспитании знание греческого языка, учет детской психологии и многое другое, но о выносливости как добродетели не упоминал. В рамках подобных представлений пользование носилками не могло, казалось бы, вызвать теперь никакого протеста. (Протест, основанный на том, что такой способ передвижения одного человека на плечах другого унизителен для обоих, столь естественный для нас сегодня, был бы римлянам просто непонятен.) И тем не менее он рос из каких-то более глубоких, но живых слоев общественного сознания.

84. Носилки-селла (реконструкция)