Древний Рим

В целом же история Древнего мира, оказывается, освещена далеко не полным образом. При строго научном подходе многое в истории знаний и наук, идей и теорий древнего мира оказывается ненадежным или слабо документированным. У греков и римлян мифотворчество все еще царит над знанием. Кстати, и иные упреки Шпенглера, которые он бросает античности, не лишены справедливости. Так, он полагает, что вся история спартанского государства является выдумкой эллинистического времени, а подробности, приводимые Фукидидом, более напоминают мифотворчество, римская история до Ганнибала содержит немало надуманных моментов, что у Платона и Аристотеля вовсе не было никакой обсерватории, а науку древние сдерживали и преследовали (в последние годы правления Перикла в Афинах народным собранием принят закон, направленный против астрономических теорий). Фукидид же, по мнению Шпенглера (весьма, кстати говоря, легковесному), «провалился бы уже на теме персидских войн, не говоря уже об общегрече-ской или даже египетской истории». Можно было бы дополнить список приводимых им примеров «антинаучного подхода древних». Каждый из нынешних узких специалистов, конечно, мог бы предъявить свой счет к древним. Историк скажет вместе с Моммзеном, что коллеги говорили о том, о чем следовало умолчать, писали о вещах ныне неинтересных (походы да войны). Географ останется недоволен скупостью их географических сведений. Этнолог не узнает почти ничего о быте побежденных народов и т. д. и т. п. Но подобно тому как многочисленные ручьи, родники и реки служат для создания морей и океанов, так и различные источники наполняют исторический океан.

Подношение Приапу. I в. н.э.

Есть даже такие, кто недоволен Тацитом. Скажем, Виппер упрекал его в том, что историк увидел в значительной части римского народа лишь грязную чернь (plebs sordida), избалованную цирком, театрами или иными зрелищами. Автор пишет: «Для Тацита нет более «народа» в смысле совокупности полноправных и гордых своей самостоятельностью граждан; масса столичных жителей разбита на две группы – «чистую» и «грязную», старинное слово «плебс» стало бранным в устах людей, вращающихся в правительственных кругах; но и комплимент «неиспорченности» присуждается только тем жителям Рима, которые примыкают к знатным аристократическим домам, служат магнатам и находятся в зависимости от них. Посмел бы какой-нибудь писатель или оратор так говорить о римском народе во времена Гракхов или Мария! Но тогда в Риме были большие народные собрания, комиции и конции, была хотя бы видимость политической свободы, а теперь утвердилась неограниченная монархия, «народ безмолвствовал». У Тацита нет ни уважения, ни сочувствия к плебейству. В его глазах «чернь» как будто бы всегда виновата, а в данный момент ей ставится в укор развращенность зрелищами, которыми ее избаловал тиран и злодей Нерон, причем просвещенный и добродетельный автор забывает, что теми же подачками и зрелищами кормит толпу и боготворимый им властитель Траян». Упрекать Тацита в том, что он рисует народ таковым, каков тот есть, – занятие не только неблагодарное, но, прямо скажу, абсолютно неконструктивное. Ведь это равносильно тому, как если бы мы стали упрекать наших сограждан в том, что они доверились негодяям, которые фактически забрали у них всё, не дав ничего. Разумеется, наивность и глупость плебса может кого хочешь вывести из себя. Но мудрым в отношении этих алчных и подлых господ лучше бы последовать совету, звучащему в духе Ювенала: «Лицам доверия нет» (Fronti nulla fides).

Собака на полу дома Трагического поэта