Древний Восток в античной и раннехристианской традиции

Некоторые детали (в частности, особое внимание к боевым слонам) заставляют думать, что мы имеем дело с произведением эпохи раннего эллинизма. Можно даже утверждать с большей определенностью, что речь должна идти примерно о конце первой половины III в. до н. э. Дело в том, что вскоре после 250 г. до н. э. политическая карта эллинистического мира пережила драматические перемены: на территории Ирана образовалось независимое Парфянское царство, а от огромной державы Селевкидов осталось Сирийское царство. Информация о военно-стратегической ситуации в Индии после этого потеряла всякий интерес для эллинистического читателя. Парфия отделила эллинистический мир Ближнего Востока от Индии — собирать сведения об армиях индийских царей не имело ни малейшего смысла. С другой стороны, как уже говорилось, автор не мог быть современником Мегасфена, жившего на рубеже IV–III вв. до н. э. Информация автора, использованного в труде Плиния, должна была основываться на тех данных, которыми располагали греческие подданные индийских царей. Речь может идти о тех самых жителях греческих городов северо-западной Индии, которые, согласно миру, заключенному незадолго до 301 г. до н. э., оказались под властью династии Маурьев.

Источник, сохраненный Плинием, представляет первостепенный интерес как уникальное описание этнополитической карты Индии в середине III в. до н. э. Дополнением к нему могут служить надписи Ашоки — первые письменные памятники Индии. Царь Магадхи Ашока, внук Чандрагупты Маурья, запечатлел в камне так называемые «эдикты о дхарме». В них он говорил о своей преданности религиозно-моральному долгу — дхарме. Благодаря тому, что дхарма становится известна по всей Земле, провозглашающий ее царь превращается в правителя Вселенной. В связи с темой распространения дхармы Ашока перечисляет народности, живущие в разных частях его державы. Среди этих племен мы встречаем и те, что указаны Плинием.

Ашока несколько раз упоминает греков, живущих в северо-западных областях государства Маурьев. В частности, он говорит, что греки по своим обычаям отличаются от индийцев: прежде всего у них, нет брахманов и шраманов (тех самых «индийских софистов», «брахманов и гарманов», о которых красочно рассказывали спутники Александра и Мегасфен). Царь дважды рассказывает о посольстве, которое он отправил в далекие страны йонов (ионийцев, греков) — к царям Антиоху и Туламая (Птолемею), Аликасудара (Александру Коринфскому), Антикини (Антигону, правителю Македонии) и Мага (правителю Кирены в Северной Африке)[16]. Вплоть до распада державы Селевкидов Маурийская Индия являлась не только соседом, но, до известной степени, частью мира эллинизма.

Эдикты Ашоки, высеченные на скалах или каменных плитах и колоннах, были обращениями к населению на местных языках — по всей территории державы это были индийские диалекты (пракриты). В районе же Арахосии, где со времен Александра жили «йоны», найдены греческие «надписи о дхарме» — свидетельство проникновения эллинизма далеко на Восток. В переводах эдиктов — так же как в античных источниках об Индии — мы видим, как характерные индийские понятия меняют смысл, будучи перенесены на греческую почву. «Секта» становится «философской школой», «накопленная религиозная заслуга» — «благочестием», «аскетическое воздержание» — «умеренностью и самообладанием», религиозные идеалы индуизма превращаются в достоинства гражданина греческого полиса[17]. Встреча цивилизаций и в последующие века дает причудливые формы культурного синкретизма.

Образование Парфянского царства означало почти полный разрыв контактов эллинистического Средиземноморья с Индией. Это событие драматическим образом сказывается на комплексе античных свидетельств об Индии — традиция прерывается. В конце III и во II в. до н. э. греческие авторы, лишенные притока свежей информации, вновь и вновь обращаются к Мегасфену и его старшим современникам. Используя их данные, Эратосфен и другие александрийские ученые пытаются сконструировать общий облик Ойкумены, находя место и для Индии.