Древо человеческое

Но становилось все хуже и хуже. Дом перестал быть домом; главной была теперь остроконечная крыша, на которую падал дождь. По вечерам люди в домах уже ничем не занимались, они сидели по углам с осунувшимися, пожелтевшими лицами и под железный шум дождя стали с недоверием относиться к побуждениям своих близких. А дождь лил не переставая. Люди чувствовали его даже во сне. Он врывался в сновидения, ворошил страхи и обиды и пускал их плыть по серым водам сна.

– Слышишь, Эми, – сказал Стэн Паркер, проснувшись среди ночи, – еще новое место в кухне.

Оттуда доносились всплески воды в ведре, которое они подставили под первую течь, но теперь прибавился новый звук – капли стучали о пол. В их дом входил дождь, сперва помалу, потом все прибывая.

– У нас еще есть лоханка, даже две, – засмеялась Эми Паркер в неспасительной своей кровати, рядом с теплым телом мужа, которого она, пожалуй, могла бы послать на единоборство с дождем, но только от этого будет мало толку. – Поставь ту железную штуку, Стэн, знаешь, старую, зазубренную, что я хотела выкинуть. Хорошо, что не выкинула. Для воды она сгодится. Поставь ее.

Она услышала шлепанье босых ног по полу – два-три шага – и успокоилась, но ненадолго, потому что вскоре стала слышать дождь.

Дождь так завладел их жизнью, что они позабыли о себе. Остовы человеческие, накрывшись мешками, шли по двору делать необходимую каждодневную работу. Руки привычно скользили по коровьим соскам, выжимая молочные струи, но какие же то были хилые, белые, писюшные струйки по сравнению с грандиозной мощью дождя.

– В Уллуне река разлилась, – сказал Стэн Паркер, вернувшись однажды из города; хрупкие, словно бесшерстные ноги лошади остановились в луже, ремни в пряжках разбухли. – Китайскую низину всю отрезало.

– Мы-то все-таки на горе, – сказала жена.

Она старалась думать о том, что живет на горе, в тепле и безопасности. Она поднесла утюг к щеке. Сегодня был день глажки. Ей не хотелось слушать о наводнении в Уллуне.

– Да, – сказал муж, – мы-то на горе. А каково тем горемыкам в Китайской низине?

– Я никакой беды не желаю тем, кто в Китайской низине, – ответила женщина, окутанная теплым запахом, исходившим от свежих простынь под натиском утюга. – Я просто так говорю. Мы на горе. Мистер Армстронг говорил, сколько сотен футов, да я забыла. Никогда цифры не запоминаю.

И она всей тяжестью, своей и утюга, налегла на курившуюся паром простыню, словно противоборствуя ей. А может быть, дождю. Вот к чему все сводилось. Все действия, все события неизбежно упирались в дождь. Он шел беспрерывно и словно навсегда. Дождь разбивался о конек островерхой крыши, стекал по скатам, и только по милости листов железа они жили в этом водяном шатре и раздражали друг друга своими суждениями.

– Я голодный, Эми, – сказал он. – Дашь что-нибудь поесть?

Он стоял у окна, глядя на сплошную стену дождя.

– А как же, милый, – отозвалась она. – Есть хороший кусочек солонины. И кусок яблочного пирога. Только подожди, вот управлюсь с бельем и подам.

В миротворных запахах свежевыглаженных простынь и теплой кухни женщина еще раз одержала верх над мужем; даже детей своих, появись они на свет божий, она не могла бы крепче держать в руках. И она была довольна.

Но муж смотрел из дома на дождь. Он ускользнул от жены, хоть она этого и не подозревала. Он стоял сейчас на маленьком мыске над водами, бывшими прежде просто речкой в Уллуне; он никогда не бывал в тех местах, но как будто знал их. Знал и старуху в переднике, и двух-трех женщин помоложе, и долговязого паренька, ягнят-отъемышей, коров и желтоглазых кур и видел общее выражение ужаса в глазах у всех, кто сгрудился на этом последнем островке. Ибо мыс превратился в островок. И блестящие рога коров плыли и тонули в желтых водах, поглотивших прежнюю речку. И было уже невозможно различить человеческие крики среди блеяния и мычанья, только старуха проклинала бога, пока не захлебнулся водой ее беззубый рот. Но поднятые руки мужчин, как и рога животных, почти не сопротивлялись, когда их захлестнул и понес желтый поток, отнимавший у них жизнь.

– Да ты что, – сказала Эми Паркер, поставив на стол тарелку с аппетитным куском солонины. – Не хочешь есть? Чай еще остался, мы с Фрицем выпили только по чашке, но ведь ты любишь крепкий.

– Да.

Человек сел за стол и принялся есть то, что подала ему жена.

Она потерлась плечом о его плечо, чтобы ее тепло проникло в кажущуюся его холодность, и он взглянул на нее и улыбнулся глазами, а ей только того и было нужно.

Это дождь на нас так действует, думала она, мы же всегда, или почти всегда, разговариваем, хоть бы и ни о чем.

Она поглядела на дождь и на какое-то время успокоилась, потому что свела их настроение к такой простой причине.

А дождь все лил. И не было такого места, чтобы спрятать голову и сказать: «Ну, слава богу».