Древо человеческое

– Как по-твоему, может, все плохое в нем было заложено от рожденья? Или мы его не так воспитывали? А может, он унаследовал что-то от нас? От нас вместе, понимаешь? Как со скотом бывает. От хорошего быка и хорошей коровы может родиться плохой теленок. Может быть, мы с тобой плохо сочетаемся, – сказала она и умолкла, ожидая ответа.

Он сидел, опустив подбородок на грудь. Ему хотелось сбросить эту тяжесть, которую она на него взвалила.

– Я никогда не знал, что делать, – сказал он, моргая. – Это я во всем виноват. Я все время стараюсь найти какие-то ответы, но у меня ничего не выходит. Я не понимаю ни себя, ни других. Вот и все.

Оставит ли она теперь его в покое, думал он. Нынче вечером он почувствовал слабость в теле и горький вкус во рту.

Эми продолжала вязать. На душе у нее стало спокойно. А ведь она могла бы огорчиться и даже впасть в отчаяние от того, что ее муж оказался таким беспомощным, что даже не сумел ей ответить. Все присущее ей влечение к пороку уплывало вместе со скользившей на спицах мягкой шерстяной ниткой. И так как она теперь откупилась от своего греха, в память ее вкрался тот полный истомы день и ее трепетное изумление, когда она убедилась, что еще может быть желанной и молодой.

И само собой, когда однажды Стэн уехал по каким-то делам и Эми снова увидела замедлившую ход синюю машину, она сразу же вышла из дому, с такой силой распахнув наружную дверь с проволочной сеткой, что та ударилась о стену и затряслась. Старый лохматый куст, на котором еще висели засохшие бурые шарики роз, погладил ее ветками, когда она шла по дорожке, и у нее сводило икры то ли от тревоги, то ли от нетерпения. Она быстро очутилась у калитки, за одну-две минуты до того, как подъехала неторопливая роковая машина, и, выпрямившись, уверенно стояла под замершими лучами солнца.

– Как живем? – спросил мужчина Лео, весьма небрежно сидевший за рулем в сдвинутой на затылок шляпе, так что видны были волосы, которые и сейчас показались бы ей отвратительными, будь она способна что-нибудь соображать.

– Спасибо, хорошо, – спокойно, но без всякого выражения ответила она. – Где же ты пропадал столько времени?

Волей-неволей он остановил машину и пустился в рассказы о том, как он тогда сразу же взял отпуск и как они поехали на северное или, может, на южное побережье, Эми не расслышала, куда именно, и навестили родственников и шикарно провели время. Ей помнилось, что в тот раз он говорил не так медленно. Где бы они ни были, загорали полураздетые на солнышке, ели свежую рыбу или лениво делили жизнь с другими людьми, Эми для него не существовала, – это она поняла.

Она опустила глаза и даже нахмурилась. Ты не только ленивый, подумала она, ты еще и уродливый.

– А ты, – спросил он, – чем ты здесь занималась?

– О, я! – Она засмеялась. – Все тем же самым.

И снова опустила глаза. Но она чувствовала в нем какую-то медлительность, он оперся на руль и медленно сплюнул.

Значит, сегодня мне не загореться? – беззвучно спрашивали ее пересохшие губы. Все вокруг – и сад, или то, что от него осталось, и голые сучья – могло запылать от одной спички.

– Тем же самым, а? – Он сплюнул сквозь зубы.

На самом же деле он сейчас вспомнил эту цветущую женщину, забытую им из-за некоторых обстоятельств, которых он побаивался. Он забыл ее намеренно. И вот она стоит перед ним, эта распустеха, вот именно распустеха, и она совершенно спокойна. Такое спокойствие поражает куда больше, чем тайна безудержной страсти. К хилому человеку. Ибо в крупном теле Лео скрывался хилый человек.

– А здесь, наверно, неплохо тем, кому это по вкусу, – сказал он. – Вот это все, – продолжал он, оглядываясь вокруг. – Коровы вон там. Вставать утром с закоченевшими руками. О господи!

– Это моя жизнь, – сказала она тем же ровным голосом, в котором не слышалось бешеного стука ее сердца.

А уши, казалось, вот-вот лопнут от этого стука.

Потом она откинула голову назад.

– А ты, я вижу, хват, – сказала она. – Это тоже, наверно, неплохо. Заговариваешь людям зубы, подсовываешь свои ткани женщинам.

– Я тебе не нравлюсь, – рассмеялся он.

Но, захлопнув дверцу, вышел из машины.

– Я этого не сказала, – проговорила она.

Она снова была сама кротость. Ее тон пришелся ему по душе – он льстил его мужскому самолюбию. Он подошел к ней, прихрамывая на одну ногу, затекшую от долгого сиденья в машине. А Эми все так же стояла у калитки, осторожно нащупывая выход из положения, неосязаемого, как воздух, но такого неимоверно важного для нее, и только для нее, что сейчас необходимо было вести себя как можно деликатнее. Поэтому она и нашла в себе силы взглянуть ему прямо в припухшие глаза, чтобы они подсказали то, что он хотел услышать. Она готова была искать желанный выход, блуждая по сложнейшему лабиринту, потому что это было ей необходимо.

И они пошли в дом.

Положив руку ей на поясницу, он ввел женщину в ее собственный дом, и она в знакомой полутьме безвольно закрыла глаза, иначе не смогла бы выдержать отчужденности своего жилья.

Но сегодня все было по-другому. Как будто откровение страсти бывает лишь однажды.