Древо Иуды

Рассвет в Швейцарских Альпах наступает рано. Мори проснулся от слепящего света и звона коровьих колоколов. Его опасения оправдались: фенобарбитон не подействовал, и он, пока бодрствовал, заново пережил каждое мгновение тех роковых месяцев молодости. Вконец измученный, в три ночи, он нащупал капсулу амилобарбитона и, приняв ее, полностью отключился на короткое время. И вот теперь, омертвелый после лекарства, со стуком в висках, он тупо обдумывал ситуацию, сознавая почти с отчаянной категоричностью, что должен сделать решительный шаг.

Виленский так ему об этом и сказал на последней консультации в Нью-Йорке, когда с неизменной ободряющей улыбкой, положив руку на изголовье дивана, перешел на тот ласковый южный акцент, каким всегда развязывал внутренние узлы у своих пациентов.

— Возможно, однажды вам придется вернуться, хотя бы для того, чтобы покончить навсегда с этим застарелым и ничтожным комплексом вины. На самом деле вас тянет домой частично из-за подавленной ностальгии, но, разумеется, главным образом вы хотите увидеть свою… свою подругу и все с ней уладить. Так почему бы этого не сделать? Лучше поздно, чем никогда. Если жизнь у нее сложилась не слишком удачно, то вы в состоянии помочь. К тому же, — улыбнулся он с доброжелательным лукавством, — вы у нас веселый вдовец. Если увидите, что она по-прежнему привлекательна, то сможете разрешить проблему, женившись на ней… при условии, конечно, что она свободна.

— Она ни за кого не вышла бы замуж. — На этот счет он ничуть не сомневался, хотя надеялся, что она, быть может, все-таки обрела счастье.

— Ну, тогда не забывайте о том, что я вам сказал. И если почувствуете, что снова начинаются неприятности, воспользуйтесь моим советом и поезжайте туда.

Да, он так и поступит, причем немедленно. С души свалился груз, как бы подтверждая правильность принятого решения. Он нажал кнопку звонка и, уточнив расписание самолетов авиакомпании «Свиссэр», велел Артуро позвонить в Цюрих и забронировать место на двухчасовой рейс в Престуик.[42] После этого он поднялся, побрился, оделся, позавтракал внизу. Затем, пока Артуро упаковывал чемодан, выкурил в задумчивости сигарету. С собой он брал всего несколько вещей, планируя вернуться на родину тихо, скромно, без всякой суеты и показухи, ни тебе «роллс-ройса», никаких признаков богатства, ничего. Мысли, полные мрачных предчувствий, ненадолго затмили его меланхолию. Что касается виллы, то при заведенном безукоризненном порядке и таких преданных слугах — он намекнул им на неотложную деловую встречу — внезапный отъезд, без всякого предупреждения, был самым простым делом.

Раздался телефонный звонок: Мори поднялся и подошел к аппарату. Как он и предполагал, это была Фрида фон Альтисхофер.

— Доброе утро. Я не помешала?

— Ничуть.

— Тогда скажите быстро. Вам… лучше?

После ужасно проведенной ночи ему очень хотелось услышать слова сочувствия, но он понимал, что это неразумно.

— Определенно лучше.

— Я так рада… Какое облегчение, мой друг! Мы выйдем на прогулку сегодня утром?

— Очень бы хотелось. Однако… — Он прокашлялся и выложил вежливую отговорку, приготовленную заранее: вчера пришла телеграмма, чисто делового содержания, но неприятная, в чем Фрида сама могла убедиться, и чтобы все исправить, ему придется нанести визит своему британскому юристу. Ехать нужно этим утром.

В ответ наступила напряженная тишина, в которой он уловил удивление, разочарование, возможно, даже легкий испуг, но дама быстро пришла в себя.

— Разумеется, вам нужно ехать — вы ведь такой деловой человек. Но только не переутомляйтесь. И возвращайтесь поскорее, до моего отъезда в Баден. Сами знаете, вас будет здесь очень не хватать.

Артуро отвез его в аэропорт на «хамбере-универсале», задав таким образом тон скромности на все путешествие. В Цюрихе он привык обедать в «Баур-ау-Лак», но сегодня проехал мимо этого восхитительного отеля, сказав Артуро, выразившему недоумение, что, скорее всего, перекусит в самолете. В аэропорт они прибыли рано, однако самолет, к счастью, не задержался и ровно в два поднялся в воздух. Пока «Ди-си-семь» прорывался сквозь низкие облака в голубую высоту, напряжение, застывшее маской на лице, не ослабло, зато Мори охватил какой-то странный подъем чувств. Он возвращался наконец, возвращался спустя тридцать лет на свою родину. И почему он так долго откладывал? Ведь только там он мог найти покой, окончательное освобождение от угрызений, которые время от времени окутывали его темным, гнетущим облаком. Ему пришло на ум одно слово, нравоучительное и многообещающее. Он вовсе не был набожным, но вот оно: искупление! Он повторил это слово про себя медленно и серьезно.