Древо незнания добра и зла

– Я не об этом! То, что было, конечно не изменить, но ведь можно изменить то, что есть, и то, что будет, – не согласился Адам.

– Каким же это образом?

– Воссоздать всё и как бы прожить заново.

– Что воссоздать? И Бога тоже?

– Да нет же, конечно. Я имею в виду воссоздать Эдемский сад, Адама и Еву, а древо познания добра и зла заменить на древо незнания добра и зла. Адам и Ева съедят плод от этого древа и перестанут грешить. Понимаешь? – выпалил Адам.

– Да, уж! – почесал затылок отец Николай. – Всё, вроде, готов был от тебя услышать, но такого, честно говоря, не ожидал.

– Почему? – недоумённо спросил Адам.

– Я вот тебе историю одну расскажу, а ты послушай. Очень поучительная история. Есть у меня один прихожанин. И верующий, вроде, и все правила вычитывает, и службы никогда не пропускает, и исповедуется, и вроде бы искренне кается, но свой главный грех никак победить не может. Блудит налево, и направо, а остановиться не в силах. Сколько раз я уже с ним по этому поводу беседовал, и пересчитать трудно. Вдалбливал ему, вдалбливал, что грех это смертный, что в аду за это мучиться будет, несмотря ни на какие другие заслуги. Вроде бы проняло его. Проняло настолько, что он каждый день, прежде чем лечь в постель, стал у собственной жены требовать паспорт и свидетельство о браке, чтобы, значит, не ошибиться. А потом и она стала требовать у него то же самое. Вот так теперь и живут. Прежде, чем улечься в постель, взаимную проверку проходят. Сплошной дурдом, прости Господи! Понимаешь?

– Нет, – покачал головой Адам.

– Вся беда в том, что устроил он такой цирк, показуху такую, а блудить не перестал. Вот в чём дело. Все внешние условия вроде бы выполняет, а на самом деле, видимость одна. Нет в нём искреннего покаяния, потому и отлучил его от причастия, а это, Адам, самое большое наказание для православного человека. Нет в нём всепоглощающего стремления исправить себя. И ведь не он первый, помешавшийся на этой страсти. Была бы искренность, так на всё был бы готов. Мог бы даже и оскопить себя. Таких тоже в истории было не мало.

– Погоди-погоди, отец Николай! Ты что ж это, сомневаешься в искренности моего желания? Я правильно понимаю?

– В искренности – нет, а вот в правильности пути достижения цели – да! Лёгкие пути выбираете товарищи, как сказал бы небезызвестный Владимир Ильич Ленин.

– Что ж здесь лёгкого?

– Нет в этом мире ничего труднее, Адам, чем борьба с самим собой. Это, во-первых. А, во-вторых, рассчитывать на какой-то успех в таком, образно говоря, глобальном мероприятии можно только лишь в том случае, если тебе поможет Господь, в чём я очень сомневаюсь.

– Почему? – обиделся Адам. -Чем я хуже других?

– А чем ты лучше? Другие, хотя бы думают, что верят, а ты то верующий, то неверующий – до сих пор определиться не можешь! И Библию всю чуть не назубок знаешь, а толку-то что? Как же Он тебе помогать будет? Помнишь, что Господь по этому поводу сказал? Когда Апостол Пётр, увидев Его идущим по воде, тоже решил пойти, но стал тонуть? Христос тогда объяснил, почему это произошло. Напомню: «Из-за маловерия вашего. Ибо истинно говорю вам: будь у вас вера с горчичное зерно, то вы сказали бы этой горе: «Передвинься отсюда туда, и она бы передвинулась, и не было бы для вас ничего невозможного.».

– Что ты сказал? – прервал его Адам. – Горчичное зерно?

– Ну, да. А что тебя так удивило?

Адам хотел ответить, но тут раздался женский крик:

– Отец Николай! Отец Николай!

– Что тебе, Ева? – спросил священник, обернувшись к женщине, стоявшей на паперти.

Посмотрел и Адам. Посмотрел и опешил. Там, прикрыв ладошкой глаза от слепящего солнца, стояла та самая задумавшаяся женщина, которая совсем недавно, по неведомой Адаму причине, сбежала от него. И звали, оказывается, эту женщину Евой. Такого сокрушительного удара он явно не ожидал, поэтому охнул, в глазах поплыли радужные круги, и стал заваливаться прямо на испуганного священника.

Первое, что, очнувшись увидел Адам, это испуганные глаза Евы.

– Почему ты ушла? – тихо спросил Бубликов.

– Я тебе не была нужна! – ответила Ева.

– Кто тебе это сказал?

– Сама видела. Ты ведь меня и не замечал. Будто и не было меня вовсе, – грустно прошептала Ева, и совсем уж тихо добавила, – даже ночью.

– Да? – неожиданно для присутствующих виновато-растерянно спросил Адам, тут же спохватился и стал лихорадочно оправдываться:

– Я больше не буду, Ева! Это же как помрачение! Это же как в омуте! Понимаешь? Попробуй выберись оттуда! Я больше не буду! Обещаю! Никогда! Я сейчас же крещусь, и мы обвенчаемся! Возвращайся, а!?

Увидевшие этот неожиданный взрыв эмоций обычно сдержанного Бубликова, отец Николай и Ева онемели и с выпученными от удивления глазами, открыв рты, смотрели на это из ряда вон выходящее событие.

– Неисповедимы пути Господни! – прошептал, наконец, отец Николай.

– Я согласна! – тут же поспешила вмешаться Ева, опасаясь водимо, что Бубликов может и передумать!

– Я тоже не против, но есть одна закавыка! – не замедлил и отец Николай.

– Какая? – спросил Адам.

– Покрестить-то я тебя покрещу, давно пора, а вот обвенчать не смогу!

– Почему?