Индеец взбирался на спину своего мамонта. За ним по берегу шагала группа воинов, словно сошедших со страниц "Сумерек богов". Если забыть о том, что не все из них были скандинавами, эти люди казались мне скопищем самых отвратительных и грубых викингов, каких я только мог себе представить. Я немедленно потянулся за мечом.
Их главарь шел впереди толпы. На нем был зеркальный серебристый шлем. Я уже видел его однажды. Я знал этого человека. В глубине моей души вместе со страхом зрело удовлетворение оттого, что мои инстинкты не обманули меня. На сцене вновь появился Гейнор Проклятый.
Даже если бы я не узнал его по шлему, мне был отлично знаком этот гулкий насмешливый хохот.
— Что ж, кузен, я вижу, ты услышал звук моей трубы. Кажется, он немного испугал тебя. — Гейнор поднял отделанный медью и бронзой кривой бычий рог, висевший у него на поясе. — Это был второй гудок.
Третий возвестит о конце всего сущего.
Потом Гейнор выхватил свой меч. Он был черным. Он выл.
Мной овладело отчаяние. Я должен был помочь своей жене. Но в таком случае на меня со спины нападут Гейнор и его дикарское воинство.
Внезапно Равенбранд овладел моей душой, сознанием и мыслями. Я обнажил его, не задумываясь.
Я начал приближаться к викингам, облаченным в доспехи.
Вновь послышался тонкий мягкий звук костяной флейты. Он слаженным аккордом отразился от горных вершин. Гейнор выругался и повернулся, изливая ненависть на индейца, который сидел на шее мамонта, скрестя ноги, закрыв глаза и, надув щеки, играл на своем инструменте.
С клинком Гейнора что-то происходило. Он изогнулся и затрепетал в руке хозяина. Гейнор прикрикнул на него, схватил его обеими руками, пытаясь справиться с ним, но безуспешно. Неужели я был прав, и флейта имела власть над мечом?
Потом мой собственный клинок буквально потянул меня к тропе и к Оуне. За спиной раздавались крики Гейнора и его людей. Я от всей души надеялся, что индеец отвлек их и они забыли обо мне. Я должен был помочь своей жене, самому дорогому для меня человеку, своей единственной святыне.
— Оуна!
Мой голос заглушили хохочущие ветры. Всякий раз, когда я пытался окликнуть жену, поток воздуха относил мои слова прочь. Я слышал и ощущал только вибрацию меча, которая непостижимым образом слилась в гармонии с завыванием вихря. Неужели этот клинок — предатель?
Неужели он заодно с ревущим черным смерчом, в глубине которого я видел свирепое лицо, с торжеством взиравшее на одинокую женщину, продолжавшую идти к нему решительной походкой, натянув тетиву, словно собираясь выстрелить в оленя?
Из смерча вырвался черный туман. Его длинные щупальца потянулись к Оуне, окружая и охватывая ее, но она, продолжая целиться, то входила в туманную пелену, то выпрыгивала из нее, словно девочка, играющая в «классики» Потом она пустила стрелу.
Огромная перевернутая башня из пыли и воздуха закричала. Что-то очень похожее на смех вырвалось из нее, и от этого звука меня замутило.
Я побежал, ускоряя шаг, и наконец ступил на тропу, которая теперь плескалась под моими ногами словно ртуть. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие и убедиться, что я не тону в ней. Напрягая волю, я мог идти по тропе и даже бежать.
Я побежал, и в тот же миг Оуна пустила вторую стрелу, а секунду спустя- третью. Они вонзились в лицо смерча, образуя букву «V». Смерч взревел и заметался, пытаясь избавиться от стрел. В его глазах светился разум, но было видно, что он не способен совладать с собой. Лорд Шоашуан продолжал гримасничать и хохотать, его щупальца вновь начали смыкаться, втягивая мою жену в толщу вихря.
В третий раз пропела флейта.
Какая-то сила с яростью выдернула Оуну из объятий смерча. Судя по всему, стрелы при помощи флейты оказали какое-то загадочное магическое воздействие. Оуну отбросило назад к тропе, и теперь она лежала на мерцающей серебристой полосе крохотной кучкой костей под белоснежной накидкой из бизоньей шкуры.
Я окликнул ее и промчался мимо, не успев проверить, жива ли она. Мне хотелось одного — отомстить чудовищу и не позволить ему вновь напасть на мою жену.
Меня оглушил пронзительный вопль, я вдохнул зловонный воздух и оказался перед еще более мерзким лицом, которое злобно взирало на меня из глубины вихря. Оно облизнуло темно-синие губы, раскрыло желтую пасть и высунуло язык, чтобы схватить меня.
В тот же миг мой Равенбранд рассек его язык надвое и ликующе взвыл, словно пес, нагоняющий добычу. Еще одно движение клинка — и язык распался на четыре части. В отвратительных глазах смерча вновь мелькнул разум; он понял, что ему противостоит не простой смертный. Я знал, что пока Равенбранд соприкасается с моей плотью, я остаюсь полубогом. Смертным, который обрел могущество богов и может их убивать.